Просвещенные - читать онлайн книгу. Автор: Мигель Сихуко cтр.№ 31

Из дома доносятся звуки — электронная кукушка из часов ухает четыре раза. Девушку в светло-зеленой форме сменяет служанка в розовой, принимает у нее опахало и нежно помахивает над нами. Сменившаяся служанка идет к дому, в нескольких метрах от двери замедляет шаг, начинает махать руками, жестикулировать и корчить рожи кому-то, кто скрывается в тени гостиной.

— Вот мы и отвезли всех детей на море. Их было тридцать семь. Я никогда этого не забуду. Многие, в основном те, что постарше, поначалу испугались. Но несколько смельчаков сразу прыгнули в воду. Причем самые малыши — представляете? Были и такие герои, что отбегали от каждой волны. Но прошло совсем немного времени, и все они уже были в воде, барахтались и брызгались. В жизни не слышала столько смеха. А Криспи стоял посреди всей этой кутерьмы — руки в карманы, штаны закатаны, — и вода колыхалась у него на уровне коленей. Сколько себя помню, была у него эта привычка — что-то насвистывать с таким видом, будто он тебя не замечает. Ну или не считает нужным замечать. Мы с Нарцисито терпеть этого не могли. Но в тот день он мог насвистывать сколько угодно. Он это заслужил… Позднее я допустила ошибку. На пароме мы стояли рядом, облокотившись на перила, разглядывали наш остров на горизонте, и я, наверное, слишком расчувствовалась. Я спросила, думал ли он, чего лишился, покинув дом. Это я из-за детишек так растрогалась. Криспин разозлился и убежал. В машине он всю дорогу молчал и, когда приехали домой, сразу пошел спать. А утром его уже не было.

* * *

Я не слишком скучаю по Мэдисон. И ни о чем не жалею. Я знаю, что когда-нибудь всему приходит конец. Осмыслить же все как следует можно только по прошествии времени — вот вам еще один трюизм. Я любил ее больше жизни, пока вдруг не разлюбил.

Непостижимая Мэдисон Либлинг [98] . В чье смешное имя я влюбился раньше, чем в саму девушку. Студентка факультета экологии и богатая наследница линкольнширского «короля шарикоподшипников» Либлинга. Этот неприметный господин совершил противоречивый и весьма нехарактерный поступок — женился на своей филиппинской подруге и взял ее с собой по истечении срока службы в посольстве США в Маниле еще при Дэвиде Ньюсоне. Мэдисон — церемонная, как конная статуя, и благовоспитанная, как аристократка, с неправдоподобно тонкой талией. Один глаз у нее голубой, а другой карий, а посредине усеянный веснушками идеальной формы нос. Мы были созданы друг для друга. Если, конечно, не принимать в расчет существенных различий. Я никогда не пойму, как наши собственные идиосинкразии сделали нас такими предвзятыми. Несмотря на пуританских предков, на личный опыт полукровки, на детство, которое пришлось на зрелость родителей, когда те принялись изучать восточные философии и целительные свойства кристаллов, на бесконечные путешествия в подростковом возрасте, на утонченность «семи сестер» [99] и Верхнего Ист-Сайда, она все равно была не способна ни расшифровать наш общий бэкграунд, ни разобраться в его тонкостях. Проблем с самоидентификацией у нее не имелось. Мы говорили на одном языке, но речь шла о мирах настолько неуловимо различных, что одного языка на это не хватало. Со временем мы перестали проговаривать важные вещи; тогда на поверхности оказались истории помельче, те когда-то милые сердцу крошечные недостатки, что по ходу дела становятся камнем преткновения. Например: тема ее диплома была «Сравнительный анализ влияния на окружающую среду электрических сушилок и полотенец из бумаги вторичной переработки, используемых в общественных туалетах», тем не менее она ни за что не желала выключать свет, выходя вечером из дома. А как она врубала свой любимый сериал «Золотые девчонки» на полную громкость, даже когда я работал в соседней комнате. Или как, вопреки моим хорошо артикулированным эстетическим предпочтениям, увеличила и поставила на каминную полку нашей вильямс-бургской квартиры фотографию в рамочке всходящей над лунным горизонтом Земли. Фото сделал астронавт Джеймс Ловелл во время полета «Аполлона-8». Мы часто сидели на диване и, передавая друг другу бонг, пялились на нее. Мэдисон ее обожала. Она говорила, что издалека все кажется таким умиротворенным. Ни людей, ни стран, ни границ. Мне все это казалось слащавой безвкусицей. Я всегда говорил, что вижу озоновую дыру. Это ее огорчало. Тогда мы просто сидели и передавали бонг молча.

* * *

По общему мнению, семейная жизнь и отцовство пошли Кристо на пользу, однако страхи по-прежнему посещали его. А слухи? А поспешные выводы? Не успеешь доказать свою невиновность, а тебе уже вменяют бог знает что — хуже всякой инквизиции.

Тем же вечером, когда гости давно ушли, а жена и дети уже спали, он напишет в своем дневнике: «Напряжение, нарастающее в провинциях вокруг Манилы, и пугает, и воодушевляет меня. Вот ради чего мы работали все эти годы! Развязка так близка, а меня душит страх. Я проснулся со слезами на глазах, один в своей комнате. Вдруг она показалась мне больше, как будто я в каком-то поле, а тени — монахи, солдаты, предатели — мелькают в траве на грани видимости. Если такие кошмары случаются у меня, можно только догадываться, как провел свою последнюю ночь мой несчастный друг Хосе [Рисаль]. Только войдя в комнату Марии-Клары и услышав ее дыхание, сопение детей, я нашел в себе мужество и силы умерить свои мечты о независимости, вернуть себе веру в реформы, убежденность, что испанцы скоро пойдут на уступки, возможно даже, дадут нам представительство в Кортесах. А ведь с тех пор, как за те же более чем обоснованные требования Хосе встал перед расстрельной командой, прошло меньше года. Кажется, еще вчера мы оба были в Мадриде, молодчики, влюбленные в собственные перспективы. Уже светает. Бедная Мария-Клара принимает мою усталость за раздражительность на свой счет. Ее слезы убивают меня. Но, клянусь, это мой крест. Ради моих сыновей. Моей чести! Нарцисо-младший, ужас на ножках. Малыш Ачильо уже пытается держать головку. И третий еще в утробе Марии-Клары. Когда утром они прибегают ко мне, героические мысли вылетают у меня из головы. Но вечер расставляет сети; на ужин приходят Анисето, Хуан и Мартин. Наши идеи и предпосылки к переменам, наше нетерпение сгущаются в воздухе, как дым от наших сигар и трубок. Эти разговоры разжигают костер, пылающий в моей голове долгими бессонными ночами. И на очередном витке этих адовых мучений снова наступает утро».

Кристо откладывает перо и трет глаза. Размышляя над неясными перспективами и смутными решениями, он восклицает: «Пресвятая Дева Мария, помоги!»

Криспин Сальвадор. «Просвещенный» (с. 165)

* * *

Одним дождливым утром моя сестра Шарлотта ушла из дома. Во всяком случае, я помню, что дождь лил как из ведра. Свое решение она доверила только мне, хоть мне и было всего тринадцать. Просто в доме, который наше семейство сняло после переезда из Ванкувера в Илиган, наши комнаты соединяла общая ванная. А может, у нас были близкие отношения. Я не уверен. Когда она мне открылась, предварительно упаковав вещи, я хотел остановить ее, но в то же время хотел, чтоб она была счастлива. Поэтому я проглотил тяжкую тайну, которая комом встала в горле. Это, наверное, единственный секрет, который мне удалось сохранить.