Просвещенные - читать онлайн книгу. Автор: Мигель Сихуко cтр.№ 29

— Что в этой книге вам не понравилось больше всего?

— Все не так.

Стоящая за нами служанка перекладывает опахало в другую руку и, продолжая помахивать, встряхивает уставшую кисть.

— Вас расстроило то, как в ней описаны Нарцисито и ваш отец?

— Все, что он говорит о святой Церкви.

— А как это могло повлиять на Нарцисито?

— Криспин позволил себе гнусные инсинуации насчет связей нашей семьи с этим фашистом Респето Рейесом и физических оскорблений, которые якобы наносил нам отец, хотя это было вполне в духе времени. То же самое касается рассказов про увлечения отца другими женщинами, когда мама заболела. Папа был мужчиной. Где еще ему искать утешения? Кроме того, Криспи сделал достоянием гласности сугубо личные моменты политической биографии отца.

— Так это все неправда или…

— Это все неправда. Папа был… Папа старался помочь всем, кому мог. А по воспоминаниям Криспина, у него не было никаких моральных принципов. Какой лицемер! У моего отца были принципы, даже больше чем достаточно, только он умел разделять мораль и политику. Управлять, руководствуясь моральными принципами, невозможно. Это ни для кого не секрет.

— А что вы скажете о матери?

— Нарцисито делал все от него зависящее, чтобы оправдать надежды нашего папы.

— Я говорю, что вы скажете о вашей матери?

— О, она точно перевернулась в гробу, и не раз. Да пребудут с нею ангелы. Криспи изобразил ее такой жалкой.

— То есть это тоже обман?

— Никаких романов! — Лена бросила на меня испепеляющий взгляд. — Моя мать была идеалом верности.

— Да нет же, я говорю «обман» — можно ли верить Криспину?

— А, понятно. У вас такой тихий голос. Вы, случаем, не семинарист? Нет, обманом это сложно назвать. Это вопрос интерпретации. Будь наша мать жива, Криспин был бы поуважительнее.

— Как вы думаете, может, Криспин писал воспоминания, желая по-своему увековечить историю семьи — запечатлеть события, которые иначе канули бы в Лету?

— Вы слишком хорошего мнения о моем брате. Он пребывал в чистилище личной ничтожности и хотел воскресить себя. И как же это сделать? Надо презреть свои обязанности и смешать с грязью тех, кто его любит. Долгое время я во всем винила эту дурочку, Сэди Бакстер, аспирантку из Канзаса. Она была вдвое моложе его, даже вдвое с лишним. Все были в ужасе — он же просто растлил ее! Ведь она такая любознательная, боже ты мой. Да еще и блондинка. И такая неиспорченная! Но это она его развратила! Развращает не возраст. Развращает юность. Кроме того, она вроде бы еврейка. Папа из-за этого нервничал, подозревал, что она хочет заграбастать семейные деньги. Вся ее семейка сменила фамилию с Бахман, или Бахштейн, или какой-то такой. Что за смысл менять фамилию, если тебе нечего скрывать? Криспи был от нее без ума. Таким влюбленным я не видела его с тех пор, как у него был роман с Мутей Диматахимик.

— Когда это было? Я ничего об этом не слышал.

— В конце шестидесятых. Это долгий роман, оставивший несмываемое клеймо позора. На брата все это очень сильно повлияло. Итогом стал развал их группы «Пятеро смелых». Вот почему он не писал об этом. Он чувствовал себя виноватым. Из-за Сэди Криспин и пальцем не пошевелил для своей любимой Дульсинеи, отчего их отношения закончились трагически…

— А кто это? Это имя есть у меня в списке…

— Малышка Сэди Бакстер разбудила в моем брате юношеские иллюзии, он стал эгоистичным и безрассудным, как подросток. Может, оттого, что она постоянно его фотографировала, у нее всегда была с собой камера. Он вдруг стал принимать по утрам женьшень, эфедру, тертый рог носорога. Анекдот! Так смешно — хоть плачь. Мой глупенький брат. Теперь-то я знаю, что презирала ее так для того, чтобы сохранить мою любовь к Криспину. Но именно потому он меня и возненавидел. Что тут поделаешь? Всем нам нужно кого-то винить.

— А расскажите, пожалуйста, о Дульсинее…

— Это авторучка брата?

— Мм… Да. Вы сказали, что я могу взять…

— Все правильно. Оставьте себе.

— Эта ручка мне очень дорога. Ею я пишу его биографию. Мне показалось, это вполне уместно…

— Все так, конечно. Просто странно видеть ее в чужих руках. Еще до Криспина этой ручкой писал наш отец. Простите, о чем мы там говорили? Ах да. Когда стало ясно, что его воспоминания — это полный провал, она сама от него ушла.

— Но я слышал, что он…

— Так все и было.

Служанка с опахалом переносит вес с ноги на ногу и вздыхает.

— Но ведь он даже «Автоплагиатора» ей посвятил.

— Знаю. Но и эту потаскушку можно понять; представляю, как тяжело было с моим братом в то время. Он так и не научился проигрывать. Нет, Сэди тут ни при чем. Она была молода. Полна надежд. Кроме того, она не такая, как мы. И не потому, что она еврейка, а потому, что выросла на Западе. Западные люди не способны понять, насколько священна для нас семья, от них и ожидать-то этого не стоит. Как только их отпрыскам исполняется восемнадцать, они отпускают их на все четыре стороны. Бедная девочка, она потом разбилась насмерть на мотоцикле в Монако. Я убеждена, что все несчастья в ее жизни произошли оттого, что она не приняла крещения.

— Простите, но я должен снова задать этот вопрос. Извините за прямоту. Вы думаете, он покончил с собой?

Лена вздыхает и хмурится. Погружается в короткое раздумье.

— Если коротко, то нет. Не в прямом смысле. Во-первых, потому, что это смертный грех, а Криспин в конце концов увидел свет. А во-вторых, это было ему несвойственно. Правда, нормальным он не был. Но покончить с собой?..

— Что значит «нормальным он не был»?

— Все это началось, когда мама была при смерти. Сердце Криспина поразила порча. Я говорила ему, что это испытание, что нужно быть как Авраам. Помните, как Господь испытывал Авраама и приказал ему принести в жертву Исаака, своего сына. Но после того как мама умерла, Криспин был безутешен. Он прилетел из Нью-Йорка повидать ее, прилетел буквально за полдня до того, как она отдала душу Господу. Он примчался в больницу, но папа не пустил его к ней в палату попрощаться. Для маминого же блага. Папа ведь так ее любил!.. Он все надеялся, что рак можно побороть силой молитвы. Он до самого Ватикана доехал и пожертвовал целое состояние. Встал там на колени перед папой римским и умолял того попросить Господа вмешаться. Но мама так мучилась. Ужас! А Криспин уже несколько месяцев говорил, что, наверное, пора уже дать ей спокойно уйти. Легко сказать, потягивая мартини на Манхэттене. И вот когда Криспи наконец явился, отец не позволил ему увидеться с мамой. Сказал, что мама не желает его видеть. Наверное, это было неправильно. Криспин вернулся в Нью-Йорк и написал свои воспоминания. Он отказался остаться на поминки, не был и на похоронах. Когда вышел «Автоплагиатор», отец почувствовал себя обманутым. Ведь он заплатил за издание. Папа всегда давал Криспину деньги как своему отпрыску. И теперь он жутко рассердился. А досталось, как обычно, бедному Нарцисито. Он шпынял его пуще соседской собаки. А ведь Нарцисито посвятил отцу всю жизнь. Возможно, поэтому он и не дождался отцовского благоволения. Я была у Нарцисито в реабилитационном центре «Начнем сначала», а когда я ушла, он повесился. Я часто думаю, что если б я задержалась… или вовсе не приходила в тот день…