— Здесь я себя не найду, Шарль, не знаю ни где это случится, ни как, но точно не здесь.
— Значит, наша работа полностью утратила для тебя интерес?
— Именно так. Меня вообще больше ничего не интересует.
Они помолчали.
— А впрочем… Я хотел бы познакомиться с Даниелем Леманом. Он один возбуждает мое любопытство, я хочу ему помочь. Искренне, от всей души. Отец, способный все потерять, все бросить, чтобы придать хоть какой-то смысл гибели сына…
— Именно так оправдывают свои действия многие террористы.
— Он всего лишь хотел отомстить человеку, которого считал ответственным за смерть мальчика. На невинных Леман не посягал.
— Террористы тоже так говорят. Они просто используют другую систему координат, у них иной подход к ответственности и не похожее на наше понимание невинности.
— Возможно. Но мы расходимся во мнениях. Мои ценности заставляют меня желать освобождения Даниеля Лемана, но он конченый человек. Ему не выбраться. Они его непременно убьют. А если освободят, власти его осудят и посадят… И мы станем соучастниками этого осуждения. Мы приговорили Лемана, дав слово террористам.
— Он уже был приговорен.
* * *
Пьер и Даниель сидели в саду и молча смотрели вдаль.
Пьер уже рассказал в общих чертах, как он с двумя друзьями, Соломоном и его людьми разработал этот сценарий. Но Даниель хотел узнать больше деталей. Он должен был понять, услышать, почему они выбрали именно такой путь.
— Я всегда тебя искал. Это стало смыслом моей жизни. Я потерял брата, потом отца. Мама плыла по течению, я ничего не мог сделать для Жерома, вот и рос, веря, что однажды найду тебя, спасу и заставлю весь мир признать давешнюю неправду и оценить тебя по достоинству. И мама снова научится улыбаться. Я чувствовал себя ответственным за наше несчастье. Жером поехал на автобусе, потому что меня пришлось вести к врачу. Ты исчез, потому что Жером погиб. Я ненавидел общество за то, что они обращались с тобой, как с убийцей. Я взрослел с такой жаждой реванша, что без конца придумывал безумные сценарии, как тебя отыскать, заставить их извиниться, признать ошибку.
— Но ты подвергал свою жизнь опасности…
— Я ничего не терял. Я был одержим желанием найти тебя. Жил только ради этого. Хотел оказаться на высоте, быть достойным тебя и того, что ты сделал. В конце концов наши поиски увенчались успехом, и мне пришел в голову этот план. Твой давний замысел был безумным. Дерзким, героическим, но безумным. Мой укладывался в те же рамки. Я считал безумцами убийц брата и тех, кто тебя осудил. В себе я не сомневался, потому что искал смысл. По твоему примеру. И, как и ты, не имел права на ошибку.
— Но зачем понадобился весь этот спектакль?
— Только так мы могли вернуть тебя к жизни. Мы напали на твой след, и я наконец увидел тебя: ты лежал среди коробок и был мертвецки пьян. Мне хотелось обнять тебя, прижать к себе, ведь я так долго ждал этой минуты, но я понимал, что не могу встать перед тобой, сказать: «Пошли, папа, все кончено, мы возвращаемся домой» и просто отвезти тебя к маме. Ты тонул в алкогольном бреду. Утратил всяческое достоинство. Я должен был вернуть тебе рассудок и мужскую гордость.
— Ты был уверен, что все получится?
— Я ведь изучаю психологию… Я выбрал метод КПГ — когнитивно-поведенческой терапии и на его основе разработал лечение. Ты должен был сойтись лицом к лицу с собственными страхами и постепенно вернуться в нормальное состояние. Нужно было заставить тебя проделать путь, обратный тому, что привел тебя к психической деградации. Я ни в чем не был уверен, но выбора не существовало. Я позволил друзьям применить это… лечение и появлялся только тогда, когда в этом была необходимость: мне не хватило бы сил дойти до конца. Было невыносимо смотреть, как ты страдаешь… Но я ничего не терял, зато мог вновь обрести отца. Нужно было погрузиться в твое безумие, отыскать тебя, облечь в плоть твои фантазмы. А потом напугать, чтобы ты усомнился в желании умереть. Выбить у тебя почву из-под ног и заставить снова волноваться за близких, воссоздать объединявшие нас родственные узы. Чтобы ты отверг смерть и захотел жить со мной и мамой.
Пьер встал и сделал несколько шагов.
— Ты страдал, боролся с абстинентным синдромом и безумием… Потом наступил чудовищный момент, когда ты запаниковал и бросился в воду! Ужасно, но ты должен был пройти через ад, чтобы снова захотеть жить.
По щекам Даниеля текли слезы.
— Я ничего не мог сделать для Жерома. Но для моего отца… — Пьер помолчал и продолжил: — Знаешь, твой дневник… Первые строки свидетельствовали, что ты писал его для нас с мамой. И я его прочел и многое узнал о твоей жизни. Хотя главное мне было известно. Любовь к маме, к сыновьям… мужество. Все это позволило мне выстоять и дойти до конца, веря в мой идеал.
— Меня мучит один вопрос, — сказал Даниель. — Твоя мама была в курсе?
— Частично. Я сказал, что нашел тебя, что займусь тобой и привезу домой, когда ты поправишься и будешь в безопасности. Она бы ни за что не согласилась на подобную экзекуцию и не позволила мне так рисковать.
— Где она?
— На юге, с Соломоном. Все эти годы твои друзья защищали нас. Они помогли найти тебя и составить этот план. Когда я поделился своей идеей с Соломоном, он со мной не согласился. Предлагал забрать тебя и привезти к нам. «Дадим ему пару оплеух, и мозги встанут на место…» Он считает меня таким же упрямым идиотом, как ты.
Они обменялись улыбками.
— Все эти годы мама ждала. И думала о тебе. Она участвовала в поисках и даже наняла частных сыщиков.
Даниель был потрясен:
— Разве можно простить мне пережитые вами страдания?
— Мы смогли, когда поняли, что ты поступил так ради нас. Ты хотел убить того человека, шейха, чтобы тяжкая несправедливость гибели Жерома не погубила нас.
— Жером… Ты знаешь, мне чудилось, что я видел его и говорил с ним после теракта…
Пьер печально понурился.
— И что теперь? — спросил Даниель. — Уедем? Пустимся в бега?
— В бегстве мало достоинства.
— Но ведь я в розыске, общественное мнение меня уже осудило.
— Знаю, но тебя приговорил суд первой инстанции и оправдал апелляционный.
Даниель удивился:
— Не понимаю.
— Я уже говорил, что мой план должен был позволить тебе восстановить честь и достоинство. Полностью восстановить. Я много лет вынашивал этот план с единственной целью: заставить тех и других признать свою ошибку.
Пьер схватил газеты, лежавшие на проржавевшем железном столике.
«Достойный человек», — гласила подпись под фотографией Даниеля в одном из ежедневных изданий. «Свобода и правосудие для Лемана», — требовало другое.
Экс-заложник быстро пробежал глазами статьи.