Не уверен - не умирай! Записки нейрохирурга - читать онлайн книгу. Автор: Павел Рудич cтр.№ 40

Так что жалобы очень полезны. Даже – такие.

Знакомая онколог Х часто попадает в неприятные истории. В общественном транспорте, магазинах и т. п. она, обращаясь к незнакомым людям, говорит не «гражданин», не «господин» и даже не «товарищ», а «больной!».

Иногда сотворишь что-нибудь такое, что думаешь: «Ну всё! Жалоба – 100 %! Прокуратура, суд, тюрьма! Или еще в СИЗО убьют до суда и скажут, что так оно и было. Самоубийство, мол, вследствие ужасных угрызений совести». Где она, эта совесть у меня? В каком органе или части тела затаилась? Ан нет! Всё тихо.

Жалобы всегда случаются – и, как правило, на ровном, тысячи раз проезженном месте. Вот и сегодня с утра вызвали к главному врачу.

Наш главный давно отчаялся бороться с бардаком и дурью в одиночку и стал делать это руками больных и их родных. Любой человек, обратившийся в приемную главного врача и прохрипевший: «Я жаловаться пришел!» – будет непременно принят и выслушан.

Вот и сейчас в кабинете главного сидят две юные девушки, два часа назад выписанные из нейротравмы. Побили ребята этих подружек в воскресенье. И их, с подозрением на сотрясение головного мозга, подающий надежды дежурант Брайловский уложил в нейротравму.

Утром в понедельник в обоих нейрохирургических отделениях – завал! Мест нет. Больные лежат в коридорах, процедурках, кабинете заведующего и в сортирах. Основная цель утренних обходов в этот день – освободить места для поступления новой порции плановых больных, битой пьяной швали и судорожных бичей.

На утренней зачистке осмотрел я и этих девушек, сидящих теперь в кабинете главного врача. Неврологически – без очаговой симптоматики.

Местно – синяки на лицах, обида, желание наказать обидчиков, обострение общей стервозности… Но при чем здесь нейрохирургия?

Выписываем! Но это большая проблема – побитые девушки!

Предположим, исключили мы черепно-мозговую травму и предлагаем выписку. Тут же – слезы, сопли, заламывание рук:

– Куда же я с такими синяками?!

Но синяки мы не лечим, и все что можем – это направить девицу в поликлинику с диагнозом: «Множественные ушибы мягких тканей лица, туловища и конечностей».

Но девица идти в поликлинику не хочет. Не хочет сидеть в очередях, ходить по улице с фингалами на физиономии. Да и не факт, что поликлинический врач освободит пострадавшую от хождения на работу, где ждут ее шушукающиеся лучшие подруги, посмеивающиеся мужички-коллеги и критически настроенный начальник.

Хочется девушке побитой отлежаться у нас, вдалеке от любопытных глаз и наказать обидчика с нашей помощью. (Если диагноз будет «серьезным» – обидчику может светить уголовное преследование.)

Не знают или не хотят знать девушки, что тут же прибегут их обидчики и родственники обидчиков и станут катить на нас бочку, обвиняя в том, что мы «утяжелили» девичий диагноз за взятку.

Станут кричать:

– Сколько вам заплатили эти бляди?! Мы вдвое больше дадим!

Или придет виноватый, поплачется в девушкины коленки, униженно попросит прощения. Сердце девичье оттает, и придет она к нам же с просьбой «снять» криминальный диагноз. А он, этот диагноз, уже три дня красуется на титульном листе истории болезни и давно превратился в клинический диагноз, и давно ему пора делаться диагнозом окончательным. Снять его теперь – гораздо сложнее, чем поставить!

В результате – в большой обиде на нас и побитая, и побивший. Вся медицина для них – отстой и врачи – убийцы. Ходят парой в обнимку по отделению, лопают казенные щи и соображают, как позлее написать жалобу.

Короче – выписали мы этих подруг. Было ли у них сотрясение – теперь никто не скажет, но мест в отделении в понедельник – точно не было!

Главный говорит:

– Жалуются на вас девушки! Грубо вы с ними обошлись. Толком не осмотрели.

Тут девиц понесло:

– Дежурант нам хамил, толком не смотрел! Назначил снимки головы, хотя у одной копчик болит (пнули туда!), а у другой – ребра. Положено делать «эхо головы» (мы узнали – всем делают!), а нам – не делали! Всем соседям по палате делали «функцию», а нам даже не предложили….

Я не выдержал:

– В. К.! Мне через пять минут надо быть в операционной. У вас – полная приемная людей. А мы слушаем двух шантажисток! Вот их истории болезни. Там все написано. Добавить мне – нечего. Решайте что хотите, а я пошел!

Результат: главный разобиделся, девицы написали на меня жалобы во все мыслимые и немыслимые инстанции. Месяц я ходил к следователю, в прокуратуру, в облздравотдел, страховую компанию, администрацию города. Молодой следователь ржал:

– Проститутки они, оказывается! Стали с клиентов лишку требовать после предоставления услуг, вот те их и побили! Попали вы, доктор, под раздачу! А что делать? Служба у нас такая.

Вернусь к началу повествования. Всякое бывает. Умирают те, кто не должен был умереть. Осложнения тяжелые приключаются и т. д., но обычно – жалоб, разборок не случается. Чаще всего качают права вот такие «девушки», «простые люди», ищущие во всем свою выгоду, гопота, фанаты «Спартака», юные продавцы-консультанты, ждущие призыва в армию, и спортсмены. Не помню случая, чтобы на нас пожаловался большой начальник, учитель, священник или врач.

Рассказывает больной в приемном покое: «Взял я в ларьке кружку пива. Отпил половину – крыша поехала». Врач: «Не поверю, чтобы с полкружки пива „крыша поехала“!» Больной: «Да не у меня! У ларька от ветра крыша съехала и краем саданула меня по голове. Я вырубился. Пришел в себя уже здесь, в больнице».

Прооперировали мы одного пациента, да так, что он перестал нуждаться в дальнейшем лечении. Одним словом – умер. Как говорил Брайловский: «Понимаете, у нас тут все-таки – не санаторий! В санатории, конечно, если кто помрет невзначай – так это ЧП, а для нашего отделения – норма жизни. Или смерти. Как вам будет угодно. Это вопрос – философический!»

Выписали мы умершего в морг, а на второй день – на тебе! Является его вдова, вся в черном, словно галка. В судорожных руках – смятая и закапанная слезами бумага с жалобой.

Тут надо сказать, что по смерти этого больного никаких претензий к нам у семьи покойного не возникло. На производстве получил он тяжелую травму мозга. Особых надежд на выздоровление ни у кого и не было изначально.

– П. К., – говорит вдова, – что же нам делать?! Вот свидетельство о смерти мужа моего, Олега Кузавлёва. Смотрите! Какого числа он умер?

– Двадцатого, – отвечаю. – Ясно же написано. В чем вопрос?

Тут черная женщина протягивает мне больничный лист умершего. И этот больничный закрыт к оплате девятнадцатым числом! То есть, как и положено, – последним днем жизни умершего.