Я схватился за скользкую поверхность в полном отчаянии и, собрав все свои силы, подтянулся на руках и упал на землю без сил.
В таких обстоятельствах время невозможно сосчитать, достаточно того, что дышишь. Я лежал, приходя в сознание, несколько часов, а может быть, минут. Потом почувствовал, что жизнь вернулась ко мне, потянул ноги и руки. Сел. Постепенно мне в голову пришли мысли о Дезире и Гарри, и Андах над головой, и Филипе, трясущемся от страха.
Сначала я подумал о Гарри, но надежды не было.
Просто не верилось, что он мог выйти живым из этого потока; слепая фортуна спасла меня от столкновения с камнями и вывела на выступ, где я лежал.
Я уже не думал о себе, я думал о Гарри. Я никогда не обращал внимания на мир вокруг себя, ничто не было для меня святым, не было привязанности больше чем на день. Я развлекался, беря сок от жизни.
Но я любил Гарри. Я в изумлении понял это. Он был мне дорог, жуткая боль схватила мою грудь при мысли, что я потерял его. Глаза наполнились слезами, и я стал звать:
— Гарри! Гарри!
Пещера отозвалась эхом. Мой зов кидало от стены к стене и обратно, он метался, потом исчез вдали, в каком-то невидимом коридоре. А потом, потом… я услышал ответ!
Из-за искажений в пещере голос было узнать нельзя.
Но слово было ясным: «Пол!»
Я вскочил на ноги с криком, потом встал и стал слушать. Из темноты раздался голос Гарри, четкий и тихий:
— Пол! Пол, ты где?
— Боже всемилостивый! — задохнулся я и ответил: — Гарри, Гарри, я здесь.
— Да где же?
— Я не знаю. На выступе скалы у воды. Где ты?
— Там же. Ты на какой стороне?
— Я справа, — с дрожью в сердце ответил я. — Где-то снаружи. Если было бы не так темно… Слушай! Как далеко доносится мой голос?
Но нескончаемое эхо не давало возможности судить о расстоянии. Мы пытались снова и снова; порой казалось, что мы в метре друг от друга, а порой — что нас разделяло метров тридцать.
Потом Гарри заговорил шепотом, и его голос прозвучал прямо у моего уха. Никогда я еще не был в такой всеобъемлющей темноте; прошло несколько часов, пока наши глаза к ней привыкли; когда я держал руку в пятнадцати сантиметрах перед лицом, я не видел ни малейших ее очертаний.
— Это бесполезно, — в конце концов сказал я. — Надо попробовать что-то другое. Гарри!
— Да.
— Повернись налево и осторожно иди по выступу.
Я поверну направо. Иди осторожно.
Я полз на карачках не быстрее улитки, чувствуя каждый миллиметр. Поверхность была сырой и скользкой, и иногда скаты были такими, что я почти зависал в воздухе.
Все это время мы переговаривались с Гарри; прогресс был ничтожно маленьким, и через полчаса мы поняли, что расстояние между нами увеличивается, вместо того чтобы уменьшаться.
Он ругался как черт; неудивительно, что это сводило его с ума! Я поддерживал его и скомандовал ему поворачивать назад и идти вправо от того места, где он был раньше. Сам я повернул налево.
Мы надеялись, что выступ шел вокруг водоема и не прерывался. Где-то был поток, который принес нас, и где-то был выход потока; а мы надеялись, что обойдем эти точки. Шансов у нас было один на тысячу; но надо было что-то предпринимать.
Самым простым казалось войти в воду и переплыть на другую сторону к Гарри, надеясь, что его голос подскажет направление, но эхо мешало, и это было опасным.
Я полз по мокрой, скользкой, предательской скале часы. Не видно ничего, абсолютно ничего, все вокруг черно; трудно воспринимать реальность в таком кошмаре. С одной стороны была неизвестность, возможно — опасность, с другой — невидимое, бездонное озеро; всего этого вполне хватало, чтобы окончательно лишить нас душевного равновесия. Я боялся за Гарри, у меня не было времени думать о себе. Мы продолжали переговариваться.
— Гарри!
— Да?
— Осторожно.
— Да, я иду. Мы уже ближе друг к другу, Пол.
Я засомневался, но вскоре успокоился: его голос доносился до меня безо всяких искажений, значит, вибрация стен уже не мешала.
Оставалось немного, всего несколько метров; Гарри закричал от радости, и тут же я услышал, как он захрипел от ужаса и попытался удержаться на ногах.
В возбуждении он забыл об осторожности и скатился к краю.
Я стал приближаться к нему, не переставая окликать по имени, взгляд упирался в темноту, и я проклинал ее. Потом раздался его голос:
— Порядок, Пол. Я чуть не упал.
Через минуту его рука была в моей. Мы стояли на крутом скате. Решили лечь на спину. Долго лежали, держась за руки. Гарри трясся от нервного истощения, а я не мог говорить.
Что за сила в товариществе! Поодиночке мы бы давно сдались под напором этой жуткой ситуации, но рукопожатие спасло нас и придало мужества.
Наконец он сказал:
— Где мы, Пол?
— Ты знаешь столько же, сколько и я. Эта проклятая темнота не дает даже догадаться. Как сказал бы Филип, дьявол развлекается с нами.
— Но где мы? Что случилось? У меня кружится голова… Я не знаю…
Я сжал его руку.
— Неудивительно. Не каждый день случается плыть в Андах несколько миль по подземной реке.
Над нами горы в несколько километров, под нами бездонное озеро, вокруг темнота. Не очень радостная картинка, но, слава богу, мы вместе. Это наша могила, и ее тоже. Я думаю, Дезире знала, о чем говорила.
С губ Гарри слетел крик, крик разбуженной памяти:
— Дезире! Я забыл о Дезире!
— Ей наверняка лучше, чем нам, — заверил я его.
Я чувствовал его взгляд, хотя не видел его… Я продолжал:
— Мы должны встретить опасность как мужчины.
Соберись, Гарри. Что касается Дезире, будем надеяться, что она мертва. Это самое лучшее, что могло случиться с ней.
— Тогда мы… нет, это невозможно.
— Гарри, мы похоронены заживо! Это самое худшее.
Все остальное лучше.
— Но отсюда должен быть выход, Пол! И Дезире…
Дезире…
Он заговорил невнятно. Я похлопал его по плечу.
— Держись. Что касается выхода — поток унес нас далеко вниз. Между нами и солнечным светом километры. Ты же чувствовал силу потока, с тем же успехом можешь попробовать поплавать в Ниагарском водопаде.
— Но должен быть выход с другой стороны.
— Да, и, скорее всего, в семидесяти километрах — это расстояние до западного склона. И как мы его найдем? А может быть, его и нет. Вода впитывается порами скал, от этого возникло озеро.