Кузнец взглянул на Дария. Пророк едва держался на ногах и словно истаивал, становился тоньше, прозрачнее. Его словно что-то высасывало изнутри: глаза и щеки запали, а плечи опустились вниз, как у стариков. Былое величие, горделивая стать исчезли без следа, но страшнее всего было выражение измученного, разом постаревшего лица: Пресветлый счастливо улыбался – как все, кого он отправил на встречу с их богом.
– Я понимаю, господин, я сделаю! Возьми! – прошептал Дарий трясущимися бесцветными губами. Мгновения его жизни были сочтены, это понял бы каждый. Но трясущимися руками, мгновенно покрывшимися темными старческими пятнами, он сотворил привычный для себя жест-взмах, и серое щупальце, видимое Фархаду, вонзилось в горло стоящего рядом Самума.
Главарь бандитов рухнул на колени с перекошенным посиневшим лицом, сжимая собственное горло. Паутина пустоты забилась сильнее, подкрепленная новой жизнью. Тут же сам Пресветлый упал бездыханным. Но две новые жертвы не помогли сокрушить преграду.
Покрытая инеем соли и трещин, она рухнула на мгновение, меньшее, чем вздох, и тут же вновь поднялась. Но и этого было достаточно, чтобы многим открылась ужасающая истина.
За стеной из эфира, воды и неведомых сил в одеждах из мрака стояла пустота. Та бездонная ненасытная пустота, в которой нет обратной стороны, и само понятие страха в самом ужасном его проявлении казалось бы радостью, потому что сохраняет хоть что-то от жизни и существования. Спрут, пожиравший души наивных членов Ордена Спасителя, мгновенно был втянут в безнадежную бездну, унося с собой и все еще бьющуюся бабочку Самума. В открывшийся проем реальности рванули, захлестнув волной, сотни безобразных тварей, покрытых шерстью. Они успели выбраться на сушу до того, как возникла новая прозрачная стена.
За ней вновь виделся тем, кто не потерял разум от ужаса, высокий человек с глазами, полными сострадания. В фалдах его серого плаща запутались образы потерянных возлюбленных и ушедших страждущих. Спаситель молча поднял руки к лицу и закрыл ими глаза. Покачал головой, отвернулся и двинулся прочь, к центру моря. Очень скоро соленые воды снова отливали яркой синью и безмятежностью.
– Спаситель не пришел. И он не Спаситель! Он чудовище! И вы – тоже! – Натянутая пружина лопнула, стрела полетела в цель. Трое просветленных выхватили из-под ряс автоматы. Короткие, легкие, которые можно спрятать в безразмерном рукаве святой одежды и потом держать одной рукой, когда раздаешь благословения. Встав спина к спине, гвардия светлейшего выдала очередь, надеясь усмирить бунт, но поздно. Не только охрана Дария носила автоматы.
Бунт – это бойня. Восстание – это бунт. Все белые рясы стали красными.
А большие рогатые бурые чудища уже неслись в сторону лагеря. С их морд и огромных когтей стекала вода, клыки обнажались в хищных гримасах. Первый ряд солдат даже не понял, что стал просто жертвой. Растоптанный и растерзанный мгновенно, взлетевший на рога и порванный когтями край не задержал козлоногих больше чем на минуту.
С высоты крепости Мэри Лу видела кровавую баню в лагере. Видела и то, что рогатым монстрам все равно, кто перед ними. Их единственная цель – уничтожить то, что движется.
– Я послала сестру на смерть! – ужаснулась она. Два меха и трое сопровождающих – недостаточно, чтоб дойти через строй козлоногих. – Но без этого не получится закрыть портал.
Решение пришло молниеносно:
– Друзья и братья! – выкрикнула она, обращаясь к защитникам Форта. – До сего дня мы защищали крепость и побережье, потому что они стали нашим домом! Но пришел час понять и увидеть: нам доверено большее! Мы – стражи порядка в целом мире. Не эти стены, не эти пески, а это море, вот что доверено нам держать в чистоте. Потому что оно – открытый вход, пуповина. Здесь сходятся пути и миры. И нам выпало держать оборону от нежити и мерзости. Оставим ли мы наш пост? Дадим ли пустоте и злу войти через открытые ворота? Моя сестра – ключ к воротам! Она запрет их, а все, что нужно от нас, – дать ей дойти до воды! Не дадим разбить чужакам все, что нам дорого, как глиняный черепок! Поможем захлопнуть дверь перед чудовищами из других миров!
Она ожидала чего угодно, но не тишины в ответ. И тогда уже спокойным голосом, потому что кричать бесполезно, Говард добавила:
– Я не могу вам приказывать, только прошу. Сама я пойду в любом случае. Мои самые близкие люди ушли туда, и я пойду помогать им остаться в живых, или завтра же буду с ними в вечности!..
…Козлоногие не стратеги, но сильные и жестокие твари. Идут напролом, пьянеют от крови, но меч и пуля и им несут смерть. Фархад ясно понял эту простую истину, когда увидел, как один из монстров дохнет, утыканный пятью мечами. Это придало кузнецу смелости. Бежать в панике прочь не в его правилах.
Чудовища гнали святую армию прочь от воды, прямо на стены Форта. А оттуда уже поливали паникующих огнем, и залпы катапульты направлялись в цепь бурых монстров. Скала и стены Масады неприступны, доберись до них, кузнец, и будешь спасен! А пока бежишь, еще не один козлоногий лишится рогов! Но тут Фархад не поверил своим глазам. Маленький отряд пробивался вперед, к побережью, навстречу смерти. Три воина и два меха. Им сделанных меха. Нет, воинов оказалось четверо. На плече железного солдата сидела женщина.
Кузнец принял отряд за послание помощи и рванул туда. Но зверская клыкастая тварь преградила дорогу. Смрад шел от мокрой шерсти, морда измазана в крови, чьи-то кишки висели на рогах. Фархад ударил первым, вложив в первый же выпад всю силу своих тренированных рук. Да, расчет оказался верным. Жесткая шкура, крепкие кости, отсутствие мозгов – с таким противником сражаться надо только такой же грубой силой. Фархад лупил наотмашь, зверь отмахивался лапой и даже схватил оружие за лезвие. Огромным усилием кузнец вернул себе саблю, распоров сухожилия твари. Та взвыла и встала на дыбы, зарычав. И тогда Фархад нанес ей смертельный удар в брюхо. Едва успел увернуться от падающей туши, тут же второй монстр ринулся к воину.
Маленький отряд заметил брешь в цепи козлоногих, а потом Казакова узнала и Фархада. Направила меха туда. Остальные тоже поняли ее намерения. Два механизма и трое воинов с автоматами шли против человеческого потока. Рассекали его, как камни горную реку. Только пена в этом потоке была красного цвета. Проносясь мимо Фархада на своем аппарате, Маша зажмурилась, чтобы не видеть, как посмотрит на нее кузнец-великан. Он ждет помощи, прорывается к своим, а она промчится мимо! Не сможет помочь, не протянет руку. Поймет ли, доживет ли добрый кузнец до понимания – неизвестно, но то, что взгляд его Казакова не забыла бы никогда, она знала. И потому зажурила глаза до боли, до белых сполохов под веками. Не оглянулась она и потом, когда уже спрыгнула с завалившегося от удара когтистой лапы механизма и помчалась в воду что есть духу.
Она не видела, что люди опомнились и стали сопротивляться. Не видела, как редела цепочка зверей. Как кровавые борозды тянулись от моря к скале, как насыпались валы из искалеченных тел. Как бывшие враги объединялись, чтобы выжить. Как бездумно и отчаянно перли козлоногие вверх, к скале, и как наступали на горы из трупов, чтобы подпрыгнуть и ухватиться за уступы величиной с ладонь, и, оттолкнувшись копытами, закидывали свои тела дальше, выше, к ощетинившейся копьями крепости. Она не знала, кто остался жив в этой битве. Но она надеялась, что есть на свете справедливость.