Ученик чародея - читать онлайн книгу. Автор: Николай Шпанов cтр.№ 60

А если бы Йевиньш увидел этого человека без рубашки! Уж кто-кто, а портной хорошо знает, как выглядит тело человека, которого ему приходилось обшивать. Впрочем, Квэп и не скрывал татуировки, украшавшей его широкую грудь: большой романовский орёл. Татуировка была старая, сделанная ещё в царские времена. Впоследствии, из верноподданнических чувств к Гитлеру, Квэп её модернизировал: переделал царский скипетр в свастику, а державу в земной шар. О, Йевиньш очень хорошо помнит эту синюю примету на груди мучителя. Тут не ошибётся и малое дитя!.. Почему же злодея сейчас не схватили, тут же, сегодня?.. В самом деле, почему Йевиньш не вцепился ему в бороду, почему не закричал на всю улицу: «Держите его, это же Квэп из Саласпилса! Разве вы не знаете палача Квэпа? Почему онемел язык Йевиньша, как мог бывший заключённый № 32867 не броситься на палача? Ян Йевиньш, почему ты молчал?

Йевиньш прислонился горячим лбом к стене дома… Разве можно это забыть: за шрам на горле недорезанного Квэпа было забито палками, затравлено собаками, застрелено и повешено сто заключённых. Да, у мстителя тогда не хватило силы, чтобы перерезать глотку палача крышкой от консервной банки. Горло Квэпа оказалось крепче жести…

Йевиньш в отчаянии схватился за голову. Ян, Ян! Как ты мог выпустить сейчас этого зверя! Как, почему, зачем, по чьему недосмотру Арвид Квэп мог очутиться на улице советской Риги?

Йевиньш, пошатываясь, вошёл в ателье и упал в кресло. Его больное, надорванное Саласпилсом сердце не могло выдержать такой перегрузки. Понадобилось больше получаса времени и помощь врача, чтобы справиться с сердечным припадком портного.

Открыв глаза, Иевиньш увидел, что лежит на диване, где обычно ждали его приёма терпеливые заказчицы. Под головой у себя он нащупал на диванном валике что-то мягкое. Это было большое кепи из пёстрой шерстяной ткани.

— Что это? — спросил Ян Янович у заплаканной приёмщицы, сидевшей у него в изголовье.

— Это?.. Ах, это! Так это же, наверно, кепи того, пострадавшего! Кажется, милиционер принёс его сюда, когда говорил по телефону, да так и забыл.

Приёмщица ещё что-то говорила, но Ян Янович её уже не слушал. Он держал в вытянутой руке пёстрое кепи, и смешанное чувство отвращения и радости не позволяло ему привести в порядок нахлынувшие мысли.

— Вам опять нехорошо?.. — начала было испуганная приёмщица, заглядывая ему в глаза, но Йевиньш, не слушая, выбежал на улицу:

— Эй, такси!.. Бульвар Райниса!.. Да, да, именно так: прокуратура! Быстро!

Грачику казалось, что сегодня все против него. Неудачи начались в Совете культов. Уполномоченный этого Совета по Латвии Ян Петрович Мутный оказался человеком не только упрямым, но и ограниченным, чтобы не сказать больше. К тому же он решительно всего боялся. Он боялся дать Грачику характеристику Шумана на том основании, что не знал священника достаточно хорошо; боялся справиться о нем у викария или у епископа; боялся осложнения, если Грачик сам обратится к католическим церковным властям. Он боялся… Грачик даже не брался припомнить, чего ещё боялся этот странный уполномоченный. В добавление ко всему из разговора выяснилось, что Мутный — невежда в области, доверенной ему той самой Советской властью, защитником которой он себя именовал. Само собой у Грачика напрашивалась характеристика: «опасный дурак». Едва Грачик приступил к перечислению оснований, какими располагает для подозрения Шумана в преступлении, Мутный замахал руками. Не стесняясь присутствия Грачика, он тут же снял трубку и стал звонить в Совет Министров республики, жалуясь на следователей, «ломающих всю политику Советской власти». Если бы Грачик поверил этому человеку, то ушёл бы с убеждением, что подозревать Шумана — значит, посягать на основы Советской власти. Грачик поделился с Кручининым огорчением, какое ему доставило это свидание:

— Мне всегда сдавалось, что я люблю жизнь. И людей люблю, ей-ей! А сегодня, когда я столкнулся с этим «мутным» человеком, мне стали отвратительны и мир, и люди.

— Можно подумать, что ты только-только вступаешь на стезю сознательной жизни и не знаешь всего разнообразия человеческих типов, — усмехнулся Кручинин.

— Но людей такого типа, как Мутный, я просто боюсь!

— Не знал тебя как труса.

— И вот поди же, — Грачик беспомощно развёл руками, — боюсь! Они могут испортить всю жизнь на земле.

— Брось! Такое им не под силу. Хорошего на земле слишком много, чтобы одному Мутному удалось все замутить. Настроение он действительно способен испортить. Но не больше. Помешать любить людей?.. Я за любовь!.. К жизни, к людям и… к человеку.

— Только прошу вас, без перехлестывания во всеобщую любовь ко всему человечеству. Я знаю: вы великий человеколюбец, — воскликнул Грачик. — Но разве можно не ненавидеть человеконенавистников?

— Их надо исправлять. А ежели ненависть к себе подобным сидит в них сильнее всего человеческого, — уничтожать. Уничтожать!

— Посмотрите-ка сейчас на свои глаза, посмотрите, как сжались ваши губы! — воскликнул Грачик, подталкивая Кручинина к зеркалу. — Глядите! А ведь многие считают вас божьей коровкой.

— Потому что им не доводилось видеть меня один на один с врагом.

— С врагом человечества?

— Разве у меня может быть другой враг, как только тот, кто враждебен нашему делу — делу трудового человечества. Нашим целям, лучшим целям рабочего класса — творца жизни!.. А ты со своим «Мутным»!.. Мутный, братец, это всего только муть. История процедит её сквозь свой фильтр. В настоящую жизнь, которой будет жить человек в будущем, эта муть не проникнет.

— Если фильтром не будет служить анкета. А то эдакий «стопроцентный», только на том основании, что его папа пролетарий и сам он из грузчиков, глядишь, и пролезет в будущее. Да ещё вне очереди!

— Всему своё время, Грач! На данном этапе и анкета нужна. Без анкеты невозможно. И пролетарское происхождение, ой как хорошо! И зря ты, право, огорчаешься. Отбрось сей мутный камень со своего пути. Плюнь, разотри и забудь.

— Как же я забуду, когда мне с ним по делу не разминуться. Раз в деле у меня запутаны священники и церковь. А там в Совете этот… камень преткновения.

— Не такие скалы сворачивали. Не преодолеешь — объедешь. Не объедешь — взорвём.

— Вы его взрывать, а он за телефонную трубку да в Совет Министров! Честное слово, Советская власть сильно выиграла бы, если бы на месте эдакого Мутного сидела хотя бы матушка Альбина.

— Не понимаю этого «хотя бы». Ленин так и хотел, чтобы кухарка могла управлять государством; а тут дела в масштабе «Мутного» и на них целая белошвейка!

— Напрасно вы иронизируете. Моя Альбина — милая старушка.

— А куда же тогда девать Мутного? — усмехнулся Кручинин.

— Пускай стирает отцу Шуману бельё! — сердито воскликнул Грачик.

На этом закончилось обсуждение неприятности номер один. Но Грачик уже не мог успокоиться. Столкновение с Мутным его взбудоражило. Поразмыслив, он сказал: