Он встал над ней, поднес ей к лицу сжатый кулак. Она видела
тяжелую печатку в форме черепа, которой только что ужалил ее в лицо как
шершень.
– За тобой один передний зуб, – сказал он
леденящим тоном. – Если в следующий раз услышу от тебя слово «нет», то
выбью два сразу. Раздевайся.
Она встала, покачиваясь, трясущимися руками начала
расстегивать застежки и пуговицы. Присутствовавшие в кабаке «Под головой
химеры» поселяне зашептались, закашляли, вытаращили глаза. Хозяйка постоялого
двора, вдова Гулё, сунула голову под стойку, делая вид, будто что-то там ищет.
– Скидавай с себя все! До последней тряпки.
«Их здесь нет, – думала она, раздеваясь и тупо глядя в
пол. – Никого здесь нет. И меня здесь тоже нет».
– Расставь ноги.
«Меня вообще здесь нет. То, что сейчас произойдет, меня не
касается. Вообще. Нисколько».
Бонарт рассмеялся.
– Ты, сдается, слишком высокого о себе мнения. Ишь,
размечталась! Вынужден тебя разочаровать. Я раздеваю тебя, идиотка, чтобы
проверить, не спрятала ли ты на себе магических гексов, сиглей или амулетов. Не
восторгаться же твоими, Господи прости, мощами. Не придумывай себе черт знает
чего. Ты – тощая, плоская как доска недоросль, ко всему прочему уродлива как тридцать
семь несчастий. Уверен, даже если б меня сильно приперло, уж лучше отшуровать
индюка что пожирнее.
Он подошел, разметал ее одежду носком сапога, оценил
взглядом.
– Я же сказал – всё! Серьги, колечки, ожерелье,
браслет!
Он тщательно собрал украшения. Пинком отбросил в угол
курточку с воротником из голубой лисы, перчатки, цветной платочек и поясок с
серебряной цепочкой.
– Нечего расхаживать, ровно попугай или полуэльфка из
борделя. Остальное можешь надеть. А вы чего таращитесь? Гулё, принеси чего-нибудь
перекусить, проголодался я. А ты, брюхатый, проверь, как там с моей одеждой.
– Я – здешний старшина.
– Вот и славно, – процедил Бонарт, и под его
взглядом старшина Ревности, казалось, начал худеть на глазах. – Если хоть
что-то попортят при стирке, то тебя как правящую личность привлеку к
ответственности. А ну давай жми к прачкам! Вы, остальные, тоже вон отсюда! А
ты, хлюст, чего стоишь? Письма получил, конь оседлан, отправляйся на тракт и в
галоп! Да помни: подкачаешь, потеряешь письма или адреса перепутаешь, отыщу
тебя и так отделаю, что мать родная не узнает!
– Еду, еду уже, милостивый государь! Еду!
– В тот день, – Цири сжала губы, – он бил
меня еще дважды: кулаком и арапником. Потом ему расхотелось. Он только сидел и
молча таращился на меня. Глаза у него были такие… ну, какие-то рыбьи, что ли.
Без бровей, без ресниц… Какие-то водянистые шарики, и в каждом – черное
ядрышко. Он таращился на меня и молчал. И этим угнетал еще больше, чем
избиениями. Я не знала, что он замышляет.
Высогота молчал. По избе шмыгали мыши.
– Время от времени спрашивал, кто я такая, но я
молчала. Как тогда в пустыне Карат, когда меня схватили ловчие, так и теперь
ушла глубоко в себя, как-то внутрь, если ты понимаешь, что я имею в виду. Тогда
ловчие говорили, что я кукла, а я и была такой деревянной куклой,
бесчувственной и мертвой. Верно. На все, что с той куклой делали, я смотрела
как бы сверху, извне. Они бьют? Ну и что! Пинают? Ну и что! Надевают на шею
ошейник, будто собаке? Ну и пусть! Это же не я, меня здесь вообще нет… Понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Высогота. – Понимаю,
Цири.
* * *
– И тут, Высокий трибунал, настала и наша очередь.
Нашей, стало быть, группы. Команду над нами принял Нератин Цека, кроме того,
придали нам Бореаса Муна. Траппера. Бореас Мун, Высокий трибунал, может,
говорили, рыбу в воде выследить. Такой он был! Болтают, что однажды Бореас Мун…
– Свидетельница, извольте воздержаться от отступлений.
– Что вы сказали? Ах, да… Понимаю. Значит, велели нам
что есть мочи в копытах мчать в Фано. Было это шестнадцатого сентября утром.
Нератин Цека и Бореас Мун ехали первыми, за ними – Каберник
Турент и Киприан Фрипп Младший – стремя в стремя, а дальше – Веда Сельборн и
Хлоя Штиц. В конце – Андреас Верный и Деде Варгас. Последние распевали модную в
то время солдатскую песенку, финансируемую и рекламируемую военным
министерством. Даже меж солдатских песен эта выделялась жутким убожеством рифм
и абсолютным отсутствием уважения к грамматике. Называлась она «На войнючке»,
поскольку все куплеты, а было их больше сорока, начинались именно с этих слов.
На войнючке, на войне всякое бывает,
То глядишь, не у того голову срубают,
На войнючке, на войне крик идет: «Порушу!
Только пикни, в тот же миг все кишки наружу!»
Веда тихо посвистывала в такт мелодии. Она была довольна,
что оказалась среди людей, которых хорошо узнала за время долгого пути из
Этолии в Рокаин. Правда, после разговора с Филином она ожидала всего лишь
какого-нибудь мелкого назначения, вроде «пристяжки» к группе из людей Бригдена
и Харшейма. Однако к ним «пристегнули» Тиля Эхрада, но эльф-то знал большинство
своих попутчиков, а они знали его.
Ехали шагом, хоть Дакре Силифант приказал гнать что есть
духу. Но они были профессионалами. Взбивая пыль, прошлись галопом, пока их было
видно из форта, потом притормозили. Загонять коней и переть сломя голову личит
соплякам и любителям. А спешка, как известно, важна лишь при ловле блох.
Хлоя Штиц, специалистка-воровка из Имако, рассказывала Веде
о своем давнем сотрудничестве с коронером Стефаном Скелленом. Каберник Турент и
Фрипп Младший сдерживали коней, подслушивали, часто оглядываясь.
– Я его знаю хорошо. Уже несколько раз работала под
ним…
Хлоя едва заметно заикнулась, уловив двузначный характер
выражения, но тут же свободно и безмятежно рассмеялась.
– Под его командой тоже, – фыркнула она. –
Нет, Веда, не бойся. У Филина принуждения не бывает. В этом смысле он не
навязывался, я сама тогда искала случая и нашла. А для ясности скажу: таким
манером получить его благосклонность не удастся.
– Я ни на что такое не рассчитываю, – надула губы
Веда, вызывающе глянув на плотоядные ухмылочки Турента и Фриппа. – Случая
искать не стану, но и не испугаюсь. Я не позволю испугать себя всякой мелочью.
И уж наверняка не мужицкими фитюльками, которые иначе и не назовешь.
– А у вас ничего другого на уме, одни фитюльки, –
бросил Бореас Мун, сдерживая буланого жеребца и ожидая, пока Веда и Хлоя
поравняются с ним.