«Когда Скеллен на меня смотрит, – подумал он, – у
него такой странный взгляд. Неужели хочет предать? Что-то слишком уж быстро и
чересчур легко он тогда согласился с Вильгефорцем… А этот отряд, варнаки, ведь
они ему верны, выполняют его приказы. Когда мы схватим девушку, он, несмотря на
уговор, либо убьет ее, либо отвезет к своим заговорщикам, чтобы воплощать в
жизнь идиотские идеи о демократии и гражданском правлении.
А может, Скеллен уже отказался от заговора? Родившийся
конформистом и конъюнктурщиком, он сейчас, возможно, уже подумывает о том,
чтобы доставить девчонку императору Эмгыру?
Нет, странно он как-то на меня поглядывает, этот Филин. Да и
вся его банда. И Веда Сельборн…
А Бонарт? Бонарт – непредсказуемый садист. Когда он говорит
о Цири, голос у него дрожит от ярости. В зависимости от минутного каприза он
готов прикончить девушку либо украсть, чтобы заставить драться на аренах.
Договор с Вильгефорцем? Плевал он на этот договор. Тем более теперь, когда
Вильгефорц…»
Риенс вытащил ксеноглоз из-за пазухи.
– Мэтр! Вы меня слышите? Это Риенс…
Прибор молчал. Риенсу даже расхотелось злиться.
«Вильгефорц молчит. Скеллен и Бонарт заключили с ним пакт. А
через день-другой, как только догоним девчонку, может оказаться, что пакт-то
пшик! И тогда я могу получить ножом по горлу. Или отправиться в путах в
Нильфгаард в качестве доказательства Филиновой лояльности…
Дьявольщина!
Вильгефорц молчит. Ничего не советует. Пути не указывает. Не
рассеивает сомнения своим спокойным, логичным, проникающим до глубины души
голосом. Молчит.
Ксеноглоз испортился. Может, из-за холода? А может…
Может, Скеллен был прав? Может, Вильгефорц действительно
занялся чем-то другим и его не интересуем ни мы, ни наша судьба?
К чертовой матери, вот уж не думал, что так может случиться.
Если б предполагал, не ухватился бы как последний дурак за это задание… Поехал
бы прикончить ведьмака. Вместо Ширру. К чертям собачьим! Я тут мерзну, а Ширру,
наверно, греется в тепле…
Подумать только, ведь я сам напросился на то, чтобы именно
мне поручили Цири, а Ширру – ведьмака. Сам ведь просил.
Тогда, в сентябре, когда нам в руки попала Йеннифэр».
Мир, который еще минуту назад был нереальной, мягкой и
тягучей тьмой, вдруг обрел твердые поверхности и контуры. Посветлел. Стал
реальным.
Сотрясаемая конвульсиями Йеннифэр раскрыла глаза. Она лежала
на камнях, среди трупов и закопченных досок, приваленная остатками такелажа
драккара «Алкиона». Кругом нее виднелись ноги. Ноги в тяжелых сапогах. Один из
сапог только что ударил ее, заставил очнуться.
– Вставай, ведьма!
Снова удар, отозвавшийся болью в корнях зубов. Она увидела
склонившееся над нею лицо.
– Вставай, сказал! На ноги! Ты меня не узнаешь?
Она заморгала. И узнала. Это был тип, которого она однажды
припалила, когда он сбегал от нее по телепорту. Риенс.
– Посчитаемся, – пообещал он. – Рассчитаемся
за все, девка! Я покажу тебе, что такое боль. Этими вот руками и этими вот
пальцами покажу.
Она напряглась, сжала и разжала кулаки, готовая бросить
заклинание. И тут же свернулась в клубок, давясь, хрипя и дергаясь. Риенс
захохотал.
– Не получается, да? – услышала она. – В тебе
не осталось ни крупицы Силы! Тебе с Вильгефорцем не тягаться! Он выдавил из
тебя все до последней капельки, как молочную сыворотку из творога. Ты не
сумеешь даже…
Он не докончил. Йеннифэр выхватила кинжал из ножен,
пристегнутых с внутренней стороны бедер, вскочила как кошка и ткнула вслепую.
Но не попала. Лезвие лишь царапнуло цель, разорвало материал брюк. Риенс
отскочил и повернулся.
Тут же на нее посыпался град ударов и пинков. Она взвыла,
когда тяжелый сапог ударил в низ живота. Чародейка свернулась, хрипя. Ее
сорвали с земли, заломив руки за спину, она увидела летящий в ее сторону кулак.
Мир вдруг разгорелся искрами, лицо прямо-таки взорвалось от боли. Боль волной
спустилась вниз, до живота и промежности, превратила колени в кисель. Она
повисла в удерживающих ее руках. Кто-то схватил ее сзади за волосы, поднял
голову. Она получила еще удар. В глаз. Снова все исчезло и расплылось в
ослепительном блеске.
Сознания она не потеряла. Чувствовала все. Ее били сильно,
жестоко, как бьют мужчину. Ударами, которые должны не только принести боль и
сломить, но выбить из нее все силы, всю волю к сопротивлению. Ее били,
дергающуюся в стальных тисках рук.
Она рада была бы потерять сознание, но не могла. Она
чувствовала все.
– Достаточно, – вдруг услышала она издалека, из-за
завесы боли. – Ты спятил, Риенс. Хочешь ее убить? Она нужна мне живая.
– Я обещал ей, мэтр, – буркнула маячившая перед
ней тень, постепенно принимавшая очертания тела и лица Риенса. – Я обещал
ей отплатить… Этими вот руками…
– Меня не интересует, что ты ей обещал. Повторяю, она
нужна мне живая и способная к членораздельной речи.
– Из кошки и ведьмы не так-то просто выбить
жизнь, – засмеялся тот, кто держал ее за волосы.
– Не умничай, Ширру. Я сказал: прекратить избиение.
Поднимите ее. Как ты себя чувствуешь, Йеннифэр?
Чародейка сплюнула красным, подняла распухшее лицо. В первый
момент не узнала его. На нем было что-то вроде маски, закрывавшей всю левую
часть головы. Но она знала, кто это.
– Иди к дьяволу, Вильгефорц, – с трудом выговорила
она, осторожно прикасаясь языком к передним зубам и искалеченным губам.
– Как расцениваешь мое заклинание? Тебе понравилось,
как я поднял тебя с моря вместе с лодчонкой? Понравился полет? Какими
заклинаниями ты защитилась, что сумела выжить при падении?
– Иди к дьяволу.
– Сорвите с нее звезду. И в лабораторию ее. Не теряйте
времени.
Ее тащили, тянули, иногда несли. Каменистая равнина, на ней
разбитая «Алкиона». И еще многочисленные остовы, торчащими ребрами шпангоутов
напоминающие скелеты морских чудовищ. «Крах был прав, – подумала
она. – Корабли, которые без вести пропадали на Бездне Седны, не попали в
естественные катастрофы. О боги… Паветта и Дани…»
Над равниной, далеко, врезались в затянутое тучами небо
горные вершины.