Двое - читать онлайн книгу. Автор: Алан Александр Милн cтр.№ 50

Значит, она еще не все сказала. Хорошо, он сейчас подведет итог.

– Одним словом, ты считаешь, что он захочет бывать с нею на людях, а в таком случае начнутся сплетни. Но почему бы тебе тогда не поговорить с ним по-дружески? Или с ней? Или даже с Уэллардом?

Леди Ормсби взглянула на отца с любящей улыбкой. Мысль о том, чтобы предупредить едва знакомую женщину, что появление в обществе Боба повредит ее репутации, была довольно забавной.

– Спасибо тебе, дорогой, – сказала Мэгги. – А что ты собирался рассказать мне?

И мистер Фондеверил рассказал ей. А случайные посетители ресторана переговаривались между собой: “Кто это? Я наверняка встречал его раньше”. Тем временем Уэлларды, еще раз заглянув в меню, выпили кофе и поспешили в “Риальто”.

Но еще неизвестно, попадут ли они туда. Хотя границы уэллардовского Лондона расширялись с каждым днем, освоить географию лондонских кинематографов им никак не удавалось. Реджинальд довольно давно пытался освоить ее, но пока что безуспешно. Когда он уверенно говорил себе: “Это “Тадж Махал”, перед ними возникал сияющий яркими огнями “Лувр”. Нет, дорогой, это “Баргелло”. Или “Лувр”... а может быть, “Риальто”? И хотя, выходя из ресторана, они собирались именно в “Риальто”, на фильм, который все так хвалили, они оказались, скорее всего, в “Пирамиде Хеопса” и остаток вечера провели там.

В обществе двухмерных мужей и жен. Что удивляет вас больше, спрашивал Реджинальд у Корал Белл, что столько браков удачных или что столько неудачных? Удивительно, без сомнения, что столько удачных. Перестанем ли мы когда-нибудь осквернять наш домашний очаг? Если писатель пишет о семейной жизни в серьезном тоне, у него существует лишь одна возможность: брак должен оказаться трагической ошибкой, отвратительной и мерзкой; тело, разум и дух – чем-то в высшей степени вульгарным. Если же писатель семейную жизнь изображает юмористически, у него только один путь: брак должен оказаться ошибкой комической; но тоже отвратительной, мерзкой и вульгарной. Трагедия, комедия? Человек теряет веру, честь, любимую женщину или, скажем, теряет шляпу; он тут же становится темою комедии или трагедии, но только в том случае, если принято считать, что вера, честь и любимые существуют на свете и что не каждый день человек теряет шляпу.

Да, размышляет Реджинальд, и на экране можно было бы время от времени показывать, что брак бывает и счастливым, что в нем есть красота, к которой нужно стремиться, если даже многие не подозревают об этом.

Перед ними молодая пара. Может быть, они два года, держась за руки, каждую неделю смотрят фильмы, посмотрели уже сотню таких фильмов, и вот теперь они женятся! Как все будет для них легко! Какими знакомыми, какими неизбежными покажутся невзгоды семейной жизни!

А если дети этой убогой пары не прославят имя своих родителей, родители, конечно, обвинят другие, легкомысленные фильмы в растлении юных душ...

Нет ничего нравственного или безнравственного, думает Реджинальд, есть только прекрасное или безобразное. Безобразное – вот то единственное, что должно подлежать цензуре...

Из-под кровати осторожно высовывается голова мужа. Его челюсти мерно движутся, жуя резинку. На лице его ужас, и, по мере того как камера удаляется, причина его страха и беспокойства становится все понятнее – это решительного вида маленькая женщина со скалкой в руках, сидящая под дверью в ожидании возвращения мужа. Голова мужа высовывается и прячется вновь, как у испуганной черепахи, а жена, похожая на сбитого с толку ястреба, дожидается жертвы, не подозревая, что та прячется под кроватью. Четыре тысячи глаз перемещаются от мужа к жене, туда и сюда, туда и сюда, чтобы не пропустить ничего в этом нагромождении недоразумений. Жена ждет мужа; муж давно здесь. Жена полна решимости ждать всю ночь. Муж под кроватью обречен всю ночь провести там...

Сцена в спальне. К счастью, не из тех, что развращает нравы. Чистое, здоровое развлечение...

Сильвия хохочет. (Как удивительно бесчувственны женщины!)

Реджинальд хохочет. (Отвратительно, безобразно, но тем не менее ужасно смешно!)

Несомненно, Сильвия, как принято выражаться, жила собственной жизнью. Она не была больше Сильвией из Вестауэйза, которую (то есть их обоих) приглашали на ленч, или чаепитие, или обед, на партию в теннис или в крикет; она не была больше просто половиной супружеской пары Уэллардов. Обращенное к ней “вы” означало теперь только Сильвию Уэллард, эту прелестную Сильвию Уэллард в единственном, а не множественном числе. В деревне “вы” значит “вы”, а в Лондоне “вы” часто употребляют вместо “ты”. Сколько мужей, не понимая этого, приводят с собой никому не нужных жен, сколько жен тащат неприглашенных мужей!

Разумеется, Реджинальд тоже жил собственной жизнью, совершенно отдельной. Но это естественно. Ведь это он написал “Вьюнок”, он соавтор (если можно так сказать) пьесы, которую уже репетируют, это он встречается за ленчем с мистером Пампом, чтобы обсудить с ним свой следующий роман. Сильвия не имеет к этому никакого отношения. А ее деятельность носит характер чисто светский, и Реджинальд мог бы прекрасно в ней участвовать. Занятия Реджинальда были деловыми, в них не оставалось места для Сильвии. Ни одна жена не могла бы возражать против того, что Реджинальда называют на “ты”, но самый терпимый муж почувствовал бы себя уязвленным (не правда ли?), постоянно слыша это местоимение второго лица единственного числа, обращенное к миссис Уэллард.

Реджинальд был уязвлен. Без всяких на то оснований, разумеется, но от этого не легче. Чего бы мне действительно хотелось, как и любому мужчине, думал он, это завести гарем. Три жены. Одна – чтобы заботиться обо мне, другая – чтобы вести беседы, третья – для любви. Возлюбленная должна быть священна. Никому нельзя ее видеть, никому нельзя появляться рядом с ней, кроме меня. Чепуха получается? Конечно. Выходит, что да. Во всяком случае, чертовски несправедливо... Если бы я был одним из трех мужей Сильвии, для чего бы она меня предназначила? Может быть, вообще ни для чего. Нет, невозможно... Так как же, Сильвия? Ты еще любишь меня?

В золотом свете памяти перед ним проходила череда милых событий прошлого. Любой эпизод жизни в Вестауэйзе казался чудесным сном, воплощенным счастьем, возможно, неповторимым. Там они сидели, стояли, держались за руки; встречались, гуляли, целовались, смотрели в глаза друг другу, играли и смеялись вместе. Один день сменял другой, тогда случилось то, тогда произошло это, каждое воспоминание, даже самое обычное, приносило ему картины прежней жизни, где он и Сильвия были слиты воедино. Она была чудесным цветком, красотою которого он жил.

Разве только ее физическая прелесть давала ему жизнь? Разве только ее тело он любил? Глупости. Как ему виделось сейчас, любая ее мысль, даже любое непонимание, любая ошибка составляли часть той Сильвии, к которой он был привязан, той Сильвии, которой он оказался неверен. Существует неверность духовная, подумал он, грех не менее тяжкий, чем телесный. Я изменил Сильвии. Помоги мне, Боже, я даже пренебрегал ею. Нет, нет, этого не было, подумал он быстро... А потом подумал, нет, все-таки было...