— Что?
Профессор кивнул.
— Я взялся за ручку, дверь открылась, и я вошел. — Профессор ухмыльнулся. — Видели бы вы, как он подскочил!
Фрэнк Эбботт пристально на него посмотрел.
— Возможно, он ждал кого-то другого?
— Возможно. Но я сразу сказал: «Ну вот что, Уайтол, если этот ваш кинжал хоть на день древнее семнадцатого века, я готов проглотить его на ваших глазах. Давайте несите его сюда, и я докажу вам, кто прав. Ну вот. Он принес, и я доказал.
— А что было потом?
— Я поехал домой.
— Как вы вышли?
— Так же, как и вошел.
— Почему?
— Пуффф! Вы хотели, чтобы я вылез в окно?
— Есть еще балконная дверь. А так вам пришлось бы обходить в темноте вокруг дома.
— У меня есть отличный карманный фонарь, И вообще, куда это вы клоните?
— А может быть, вы просто не хотели, чтобы вас видели? Ну, например, если к тому времени сэр Уайтол был уже мертв.
Теперь уже профессор хлопнул по столу обеими руками.
— Нет, черт возьми, он был живехонек! Сидел на том самом месте, где сидите сейчас вы, и с кислым видом рассматривал свой кинжал. А когда я вышел, тут же поднялся и запер за мной дверь. Не иначе боялся, что я вернусь.
— Запер за вами дверь?
Профессор затрясся от смеха.
— Ага. На засов. Жутко торопился. Видать, здорово я его все-таки напугал.
— Вам известно, — помолчав, спросил инспектор, — что вскоре после двенадцати Уоринг подошел к двери и сна была приоткрыта?
— Ну, значит, кто-то ее открыл, — пожал плечами профессор.
— Или оставил открытой. Потому что если Герберт Уайтол был мертв, то вряд ли сумел бы запереть за вами дверь, верно?
Профессор усмехнулся.
— Тонкое замечание, юноша. Только он был жив. Поэтому поднялся и запер за мной дверь. Так себе и запишите.
Глава 29
Перечитав свои показания, профессор поставил под ними величественный зигзаг, означавший «З», какие-то каракули вместо «Ричардсон» и, бросив ручку, поинтересовался, когда его арестуют.
— Потому что если вы хотите выставить себя на посмешите, — пояснил он, — это именно то, что вам нужно.
— Вам, видно, не терпится написать об этом в «Таймс»? — усмехнулся инспектор. — Ну нет. Сегодня, боюсь, мы вам такого удовольствия не доставим. Надеюсь, впрочем, вы понимаете, что в любое время вас могут вызвать для дачи дополнительных показаний.
Профессор разразился хохотом:
— Я не сбегу, если вы это имеете в виду.
Все это время мисс Силвер безмятежно вязала свою кофточку. Когда дверь за профессором Ричардсоном захлопнулась, инспектор Эбботт глубоко вздохнул и спросил:
— Ну как?
Мисс Силвер кашлянула.
— Интересный персонаж, — осторожно проговорила она.
Фрэнк уселся на ручку кресла.
— О да!
— Крайне экспансивный и в то же время удивительно хладнокровный. Ведь ты, дорогой Фрэнк, по сути, обвинил его в убийстве, а он, не задумываясь, привел единственный довод, способный его оправдать.
Фрэнк кивнул:
— Голова у него есть.
— И мозги тоже.
Инспектор рассмеялся:
— Но вы не ответили на мой вопрос. Что вы о нем думаете?
— Я склонна считать, что он говорит правду.
— И какие у вас для этого основания?
Мисс Силвер подняла голову от работы и строго посмотрела на своего ученика.
— Речь идет о мотиве. Я не вижу причины, по котором профессор Ричардсон мог бы желать Герберту Уайтолу смерти. Возможно, мы не все знаем, но очень похоже на то, что у профессора были все основания радоваться исходу встречи. Разумеется, стоит проверить его показания в части письма Робинета. Если оно действительно существует, то вполне могло заменить профессору кинжал. Думаю, беседа привела его в отличное расположение духа. И еще: судя по всему, он даже и не старался понизить во время этого разговора голос. Именно поэтому Маршам с легкостью услышал его и узнал.
— Вообще-то, я тоже не думаю, что он явился сюда с намерением убить сэра Герберта.
— Ты хочешь сказать, это намерение посетило его внезапно? Но для этого нужны очень серьезные причины.
Фрэнк поднял брови:
— Разве с его характером нужны какие-то причины?
— Еще как! Ты же видел сам: он может неистовствовать, бушевать и метать громы, но в нужный момент тут же берет себя в руки. Пользуясь его выражением, зачем ему было убивать сэра Герберта Уайтола, если он никого не убил раньше?
— В общем, вы не верите, что он это сделал.
— Я просто не вижу, что могло бы его на это толкнуть.
Зазвонил телефон, и Эбботт, подойдя к аппарату, снял трубку. Через секунду от его раздражения не осталось и следа.
— Это вы, Джексон? Что-нибудь удалось узнать?
Из трубки донесся приглушенный голос.
— Сорок тысяч? — переспросил инспектор. — А это часом не его фотография была в газетах? Ну, с трехъярусным тортом и сто одной свечкой? Да? Тогда понятно. Молодец. Спасибо.
Он положил трубку и вернулся к креслу.
— Похоже, мы сели этой старой лисе на хвост.
— Фрэнк! — возмутилась мисс Силвер.
— Я про леди Драйден. Я тут запустил ей в нору хорька, и он вернулся с добычей.
Мисс Силвер вздохнула:
— Ты, очевидно, хочешь сказать, что навели справки относительно завещания сэра Джона Драйдена?
— Вы, как всегда, правы. Так вот. Мой Джексон побывал у Сомерсета и вытянул из него, что сэр Джон оставил своей приемной дочери Лайле ни много ни мало сорок тысяч фунтов.
— А кто опекуны?
— Их двое: Сибил Драйден и некто Грегори Дигис.
Память мисс Силвер тут же услужливо извлекла из своих глубин две газетные вырезки. Одна была из очень солидной газеты, вторая — из обычного бульварного листка с кучей цветных иллюстраций, но на обеих красовалась фотография несравненного Грегори Дигиса, празднующего в кругу семьи свой сто первый по счету день рождения.
Фрэнк рассмеялся.
— Я смотрю, это имя вам знакомо. Между прочим, завещание было составлено около двадцати лет назад. Похоже, сэр Джон просто хотел сделать старику приятное. Вы же знаете, как это обычно бывает с опекунами: делами-то занимается только один, а все остальные просто ставят свои подписи. Сэр Джон, очевидно, рассчитывал на свою жену. Хотел бы я знать, как она распорядилась этими деньгами.