Разговор прервался, так как вошла Нина Евграфовна, неся на
подносе две синие чашки и заварочный чайничек. Она причесалась, даже слегка
подкрасила губы. И выглядела поспокойнее, во всяком случае маниакальный огонь
больше не горел в ее выцветших голубых глазах.
– Да. Так я продолжаю, – сказал Птичкин, отхлебнув
чаю. – Значит, вернулся Модестов в Петербург, пока со своими текущими
делами разобрался, потом вспомнил о данном Аркадию обещании. Ну меня-то что
искать, посмотрел по базе данных – вот он я, пожалуйста, адрес и телефон. С
Мишкой сложнее – нету его адреса в компьютере. Вот он и просил меня поискать,
может, у меня где завалялся. Я конечно обещал, да тоже не сразу этим делом
занялся, а потом Модестова убили. Так меня это поразило – надо же, только
недавно разговаривали, он такой довольный был, планы строил, и тут вдруг от
собственной жены такой финт получить! Жену его я никогда в глаза не видел. Дико
конечно, проживши с мужем лет десять вдруг взять да и перерезать ему горло
из-за ерунды! У меня у самого жена ревнивая, но до такого дойти, я вам скажу…
Но чужая душа – потемки, и потому я посчитал, что без меня там разберутся.
– Правильное решение, – одобрил Маркиз, ему всегда
импонировали люди, которые не любят слишком вмешиваться в чужие дела.
– Но не дали мне забыть про это дело, не дали, –
продолжал Птичкин. – Прошло два или три дня, стали со мной странные вещи
происходить. Вдруг такое чувство нехорошее, что кто-то меня преследует, смотрит
в спину. То тень мелькнет, то шаги следом… В общем, как у впечатлительной дамы,
сплошные нервы. Никогда за мной такого не водилось, даже на работе заметили,
что я какой-то дерганый стал.
– Вы поподробнее про тот день, десятого апреля, когда
авария случилась, – предложил Леня.
– Да, поехал я в ту субботу на дачу…
– А зачем? – не утерпел Леня. – Вы не
подумайте, что я нарочно перебиваю, но интересно знать: вот вы опасались
преследования, нервничали, отчего же в одиночестве на дачу поехали? Сидели бы в
городе, там народу все же вокруг побольше, чем на даче в начале апреля. Не
сезон ведь, садоводов нету, бабушек с внуками тоже!
Так чего вас туда, извините, понесло? Или уж жену бы с собой
прихватили, все-таки лишний свидетель, собачка опять же…
– Жену… – Птичкин помедлил, потом тяжело
вздохнул, – в этом-то все и дело. Я ведь по специальности химик, раньше
работал в институте, кандидатскую диссертацию защитил даже, докторскую начал.
Ну потом, сами понимаете, наукой стало заниматься невозможно, да еще женился я…
Словом, ушел в фирму, стал бухгалтером. Фирма солидная, деньги не то чтобы
большие, но жить можно. Жена довольна. Но за несколько лет осточертела мне эта
бухгалтерия хуже горькой редьки! Вот достал потихоньку свою докторскую
незаконченную, смотрю – какой материал отличный! Ну стал журналы разные
почитывать по специальности, в библиотеку ходить. Жизнь не такой противной
кажется. Написал статью, отослал в редакцию, ответили, что опубликуют. А
дома-то ведь попробуй про это скажи – сразу: ах, да как же мы жить будем! Да
ученые нынче не в почете! Да денег не будет, собачку кормить нечем! –
Птичкин так похоже передразнил интонации Анфисы, что Маркиз улыбнулся.
– Ну на собачку-то я уж как-нибудь заработаю, –
насупился Георгий. – Вот и приходилось тайком научной работой заниматься.
Оттого и поехал на дачу – там тишина, никто не мешает… Хотел в воскресенье
пораньше вернуться, но тут – уже спать собрался – и слышу: кто-то ходит вокруг
дома. Я поглядел, покричал – никого.
Только дверь закрыл – снова ходит. Соседей вокруг никого;
так мне жутко стало, да еще вспомнил вдруг, что Модестова тоже в загородном
доме убили! Сам не знаю, отчего такая мысль в голову пришла, про Модестова.
Оружия в доме никакого, топор и тот в сарае остался. И такой меня страх взял –
прямо как в фильме ужасов! В общем, выскользнул тихонько я из дома, сел в
машину и газанул. У нас шоссе близко. Чем в доме одному трястись, думаю, лучше
ночью по дороге ехать. Ну до шоссе доехал благополучно, а потом все кажется
мне, что машина какая-то преследует. В темноте не разглядеть, а от этого еще
страшнее. В общем, совершенно я раскис, а тут мужик на обочине голосует. Я и
подсадил его, все-таки, думаю, свидетель, если что. Двоих-то убить труднее, чем
одного…
– Ну-ну, – усмехнулся Маркиз, – подсадили
значит, попутчика…
– Вот именно, – в тон ему усмехнулся
Птичкин, – и еще радовался, дурак! И проехали-то мы всего ничего, как
вдруг с проселка вывернул этот «уазик». И как долбанет меня в бок! Как раз с
той стороны, где пассажир сидел. Мне тоже рулем попало, да еще голову сильно
ушиб. Сознание потерял, но ненадолго. Очнулся – бензином воняет, этот, из
«уазика» стонет, а мой сосед – ни гу-гу. На дороге никого, видно недолго я без
сознания провалялся. Посмотрел я на своего пассажира, вижу: покойник он.
– Точно покойник? – прищурился Маркиз.
– Если бы вы его видели, вы бы не спрашивали, –
ответил Птичкин, не отведя глаз. – Там такое месиво было, три дня потом у
меня перед глазами стояло все… А в машине так бензином воняет! Думаю, надо
выбираться, а то взорвется все, костей не соберешь. И сунул руку ему в карман,
покойнику-то, чтобы документы какие-нибудь взять, узнать хоть имя погибшего. И
вдруг нахожу у него там фотографию – не ту, что вы показали, а на которой мы
трое – Модестов, я и Мишка Сыромятников. И над фотографией Модестова крестик
красный поставлен… Тут только до меня дошло, кого я подсадил на перекрестке.
Самого настоящего киллера! Стало быть, и Модестова тоже он прирезал, а вовсе не
жена!
– Я так и думал! – оживился Маркиз. – И что
же дальше было?
– Дальше я и думаю, что если сейчас с этим всем в
милицию сунусь – кто мне поверит? Произошла авария, при чем тут еще Модестов?
Приедут менты замотанные, из какого-нибудь захудалого районного отделения, не
станут они из простой аварии дело раздувать, это же не сериал про Каменскую! А
вообще-то я плохо соображал тогда, голова болела. И стукнуло мне в эту голову
больную выдать пассажира своего, киллера невезучего, за меня. Раз у него
фотография нас троих, значит, он должен всех устранить. Модестова он убил уже,
вон, даже крестиком пометил, пускай тот, кто его послал, думает, что меня тоже,
а Мишку я предупрежу, и мы его на Мишку-то и поймаем. Думал я, что Аркадий
Борисыч в этом замешан, что-то он там начудил в своей Америке.
Так и сделал. Накинул на покойника мою куртку, там все
оставил, только деньги взял. Дальше из машины вылез, этого, из «уазика»,
оттащил подальше, чтобы его взрывом не добило. Только успел его оттащить да сам
отошел – так рвануло! Я – бежать! Со страху-то километра три отмахал по шоссе,
потом подсел в грузовик, он меня и до города довез. В машине голова разболелась
– сил нету, я к тете Нине, думаю, пересижу пока хотя бы ночь. Что уж ей
рассказал, плохо помню. А только очнулся уже в этой квартире, это она меня сюда
переправила и не говорит как. Врача своего приводила, определил он у меня
сотрясение мозга и перелом двух ребер. Вот и провалялся три недели почти в
бессознательном состоянии.