Рейневан навестил в барке надодрские пристани с такими
названиями, как Язица, Загвиздье, Клэмбы и Монт, был свидетелем коллективного
лова рыбы и торговых сделок, а также сватовства. Видел загрузку и разгрузку
самых различных товаров. Увидел такое, чего раньше ему никогда видеть не
доводилось, к примеру, стодвадцатипятифунтового сома длиною в пять локтей. Ел
то, чего никогда не едал, например, зажаренное на углях филе из этого сома.
Узнал, как уберечься от топельца, никсы и вирника. В чем разница между неводом
и дрыгавицей,
[93]
в чем – между язом и гатью, какая между
старицей и застругой и какая между лещом и гусьтерой. Наслушался немало очень
нелестных слов о немецких хозяйчиках, тиранящих водных поляков варварскими
пошлинами и поборами.
Следующий день оказался воскресеньем. Водные поляки и
местные рыбаки не работали. Молились долго у довольно топорно изготовленных
фигурок Божьей Матери и святого Петра, потом пиршествовали, потом организовали
что-то вроде сеймика, а потом упились и подрались.
По данному шкипером знаку Рейневан соскочил на хлипкий
помост. Барка отерлась о столб, развела носом водоросли, лениво повернула на
стрежень.
– Все время по дамбе! – крикнул
вассерполяк. – И так, чтобы солнце было за спиной! До моста на Олаве,
потом к лесу. Будет ручей, а за ним уже стшелинский тракт. Не заблудитесь!
– Благодарю! Да поможет вам Бог!
Над рекой быстро поднимался туман, постепенно заволакивающий
барку. Рейневан забросил на плечо узелок.
– Эй, пан! – долетело с реки.
– Что?
– Стоит кабак не по-кабаковски, сшит колпак не
по-колпаковски, надо кабак перекабаковать, а колпак переколпаковать!
Глава 6
в которой Рейневан сначала получает трепку, а потом
отправляется в путь до Стшелина в обществе четырех человек и одной собаки.
Дорожную скуку скрашивает диспут, касающийся ересей, плевелами расползающихся
вокруг
По опушке бора, среди зеленых горецов, весело катя
обласканную солнцем воду, бежал ручеек, извивающийся между выстроившимися
шпалерой вербами. Там, где начиналась просека и дорога втягивалась в лес,
берега ручья стягивал мостик из толстых бревен, бревен настолько черных,
обомшелых и старых, словно их положили еще во времена Генриха Благочестивого.
[94]
На мостике стояла телега, запряженная тощей гнедой
лошаденкой. Телега сильно кренилась набок. Сразу было видно почему.
– Колесо, – отметил факт Рейневан, подходя. –
Неприятность?
– Хуже, чем вы думаете, господин, – ответила,
размазывая по потному лбу деготь, рыжая складная молодка. – Оська у нас
полетела.
– М-да. Тут без кузнеца не обойтись.
– Ай-ай! – схватился за лисью шапку второй путник,
бородатый еврей в скромной, но ухоженной и отнюдь не бедной одежде. –
…Господь Исаака! Несчастье! Беда! Что же ж делать?
– Вы ехали, – сообразил Рейневан, видя, куда
направлено дышло, – на Стшелин?
– Вы угадали, молодой человек.
– Я помогу вам, а вы взамен подвезете меня. Мне, видите
ли, тоже в ту сторону. И у меня тоже неприятности…
– Нетрудно догадаться… – Еврей пошевелил бородой,
а глаза у него хитро блеснули. – То, что вы, молодой человек, не из
простых, видно сразу. А где ж ваш конь? Хотите на телеге навроде Ланселота
ехать? Ну что ж. Глаза у вас добрые. Я – Хирам бен Элиезер, раввин бжеговского
каганата. Еду в Стшелин…
– А я, – весело подхватила рыжеволосая женщина,
подражая интонациям еврея, – Дорота Фабер. Отправляюсь в широкий мир. А
вы, юноша?
– Меня, – после недолгого колебания решился
сказать Рейневан, – зовут Рейнмар Беляу. Послушайте. Сделаем так. Как-нибудь
стащим телегу с мостика, выпряжем кобылу, я на ней без седла сгоняю с этой осью
в пригород Олавы к кузнецу. Если понадобится, привезу его сюда. Ну, за работу.
Все оказалось не так-то просто.
От Дороты Фабер проку было чуть, от пожилого раввина – никакого.
Рейневан в одиночку приподнять телегу не мог. Поэтому все трое в конце концов
уселись около сломанной оси и, тяжело дыша, принялись рассматривать миног и
пескарей, от которых прямо-таки шевелилось песчанистое дно речки.
– Вы говорили, – спросил рыжеволосую
Рейневан, – что направляетесь в мир. Куда и зачем?
– За хлебом насущным, – ответила девушка, вытирая
нос тыльной стороной ладони. – Пока что, раз уж ребе еврей милостиво взял
на телегу, еду с ним до Стшелина, а там, глядишь, и до Вроцлава самого. С моей
профессией я работу всегда найду. Но все же хотелось бы получше.
– С вашей… профессией? – начал соображать
Рейневан. – Это… это значит, что…
– Вот-вот. Я, как вы это называете… Эта, ну… блудница.
Последнее время была в бжегском борделе «Под короной».
– Понимаю, – серьезно кивнул Рейневан. – И
ехали вместе? Рабби? Ты взял на телегу… Хм… Куртизанку?
– А почему б не взять? – широко раскрыл глаза
рабби Хирам. – Взял. Потому как, понимаете ли, кем бы я после этого был,
если б не взял?
В этот момент омшелые бревна задрожали под ногами трех
мужчин, вошедших на мост.
– Может, помочь?
– Неплохо бы, – согласился Рейневан, хоть
малоприятные лица и бегающие глазки добровольных помощников очень, ну, очень
ему не понравились. Оказалось, что не понравились не напрасно. Потому что сразу
же, как только несколько пар крепких рук столкнули повозку на лужок за
мостиком, самый высокий из трех типов, заросший бородой по глаза, заявил,
размахивая дубиной:
– Ну, работа сделана, таперича надыть платить.
Выпрыгивай, пархатый, из шубы, выпрягай коня, гони кошель. А ты, чуль, скидывай
куртку и вылезай из сапог. А ты, красуля, выползай из всего, что на тебе
надето. Тебе по-иншему расплачиваться досталось. Голышом!
Бандюги загоготали, показав гнилые зубы. Рейневан наклонился
и поднял жердь, которой поддерживал телегу.
– Глянь-ка, – указал на него дубинкой
бородатый, – какой парнишка-то бойкий. Его еще жизня не научила, што кады
велят скидавать сапоги, то надыть скидавать. Потому как босым-ать ходить можно,
а на поломанных культях – никак. А ну! Дайте-ка ему!