Музыка не умолкала, но мелодия изменилась, дикий и
визгливо-монотонный аккомпанемент кругового танца сменили привычные
синкопированные звуки, подхватывая этот ритм, поднимающиеся с земли волшебницы
начали подпевать, подергиваться и отплясывать. По крайней мере некоторые
представители обоих полов. Другие же не поднимались с муравы, на которую
повалились после танца. Не вставая, они соединились в пары – во всяком случае,
в большинстве, потому что случились и тройки, и четверки, и еще более богатые
по составу конфигурации. Рейневан не мог оторвать взгляда, глазел, безотчетно
облизывая губы. Николетта – он видел, что и ее лицо горит не только отблеском
костров, – молча оттянула его. А когда он снова повернул голову, одернула.
– Я знаю, во всем виновата мазь… – Она прильнула к
нему. – Летная мазь так их распаляет. Но ты не смотри на них. Я обижусь,
если ты будешь глядеть.
– Николетта… – Он сжал ее руку. – Катажина…
– Хочу быть Николеттой, – тут же прервала
она. – Но тебя… Тебя я хотела бы все же называть Рейнмаром. Когда я тебя
узнала, ты был, не возражай, влюбленным Алькасином. Однако влюбленным не в
меня. Пожалуйста, помолчи. Слова не нужны.
Пламя недалекого костра взвилось вверх, фейерверком взлетела
пыль искр. Танцующие вокруг костра радостно закричали.
– Разгулялись, – проворчал он. – И не обратят
внимания, если мы сбежим. А бежать, пожалуй, самое время…
Она повернулась к нему лицом, отблески огня заиграли у нее
на щеках.
– Куда ты так спешишь?
Прежде чем он пришел в себя от изумления, он услышал, что
кто-то приближается.
– Сестра и конфратр.
Перед ними стояла рыжеволосая, держа за руку юную
прорицательницу с лисьим лицом.
– У нас к вам дело.
– Слушаю?
– Элизка, вот эта, – хохотнула рыжеволосая, –
наконец решила стать женщиной. Я втолковываю ей, что безразлично, с кем. В
охотниках недостатка нет. Но она уперлась, что твоя коза. Короче: только он, и
все тут. То есть ты, Толедо.
Вещунья опустила обведенные темными кругами глаза. Рейневан
смущенно сглотнул.
– Она, – продолжала bona femina, – не
решается спросить сама. Да еще и немного побаивается, сестра, что ты ей глаза
выцарапаешь. А поскольку ночь коротка и жаль терять на беготню по кустам время,
я спрошу напрямик: как у вас? Ты его gogoza? Он твой bachelar? Он свободен, или
ты заявляешь на него права?
– Он мой, – кратко и не колеблясь ответила
Николетта, приведя Рейневана в полное замешательство.
– Дело ясно, – кивнула рыжеволосая. – Ну что
ж, Элизка, коли нет того, который тебя любит… Пошли поищем кого-нибудь другого.
Бывайте! Веселитесь!
– Это все мазь. – Николетта стиснула ему руку, а
голос у нее был такой, что он даже вздрогнул. – Всему виной мазь. Ты меня
простишь?
– А может, – не дала она ему остыть, – тебе
ее хотелось? Немного-то хотелось, да? Ведь мазь действует на тебя так же, как…
Знаю, что действует. А я помешала, влезла не в свое дело. Я не хотела, чтобы ты
достался ей. Из – за самой обычной зависти. Лишила тебя кое-чего, ничего не
предложив взамен, совсем как собака на сене.
– Николетта…
– Присядем здесь, – прервала она, указав на
небольшой грот в склоне горы. – До сих пор я не жаловалась, но от всех
здешних увеселений я едва держусь на ногах.
Присели.
– Господи, – проговорила Николетта, – сколько
впечатлений… Подумать только, что тогда, после той гонки над Стобравой, когда я
рассказывала обо всем подружкам, ни одна мне не поверила. Ни Эльбета, ни Анка,
ни Каська – никто не хотел верить. А теперь? Когда я расскажу о похищении, о
полете? О шабаше волшебников? Пожалуй…
Она кашлянула.
– Пожалуй, я вообще ничего им не скажу.
– Правильно сделаешь, – кивнул он. – Не
говоря уж о невероятных приключениях, моя особа в твоем повествовании выглядела
бы не лучшим образом. Правда? От смешного до ужасного… И криминала. Из шута я
превратился в разбойника…
– Но ведь не по своей воле, – тут же прервала
она. – И не в результате собственных действий. Кто может об этом знать
лучше меня? Ведь твоих друзей в Зембицах выследила я. И сказала им, что тебя
везут в Столец. Догадываюсь, что было потом, и знаю – все из-за меня.
– Все не так просто.
Они некоторое время сидели молча, глядя на костры и
танцующие вокруг них фигуры, заслушивавшись пением…
– Рейнмар?
– Слушаю.
– Что значит – Толедо? Почему они тебя так называют?
– В Толедо, в Кастилии, – пояснил он, –
находится знаменитая академия магов. Принято, во всяком случае, в некоторых
кругах, так называть тех, кто искусство чернокнижества познавал в училищах в
отличие от тех, у кого магические способности врожденные, а знания передаются
из поколения в поколение.
– А ты изучал?
– В Праге. Но, в общем, недолго и поверхностно.
– Этого было достаточно. – Она вначале робко
коснулась его руки, потом сжала ее смелее. – Видимо, ты был усерден в
учебе. Я не успела тебя поблагодарить. Своей смелостью, которой я восхищаюсь, и
способностями ты спас меня, уберег… от несчастья. До того я только
сочувствовала тебе, была увлечена твоей историей совсем как в повествованиях
Кретьена де Труа или Гартмана фон Ауэ. Сейчас я восхищаюсь тобой. Ты храбрый и
умный, мой Поднебесный Рыцарь Летающей Дубовой Скамьи. Я хочу, чтобы ты был
моим рыцарем, моим магическим Толедо. Моим, и только моим. Именно поэтому,
из-за алчной и самолюбивой зависти, я не захотела отдать тебя той девушке, не
хотела уступать тебя ей даже на минутку.
– Ты, – воскликнул он, смешавшись, – гораздо
чаще спасала меня. Я – твои должник. И я тоже не поблагодарил. Во всяком
случае, не так, как следует. А я поклялся себе, что, как только встречу тебя,
тут же паду к твоим ногам…
– Поблагодари, – прижалась она к нему, – как
следует. Упади к моим ногам. Мне снилось, что ты падаешь к моим ногам.
– Николетта…
– Не так. Иначе.
Она встала. От костров доносился смех и громкое пение.
Veni, veni, venias,
ne me mori, ne me mori facias!
Hyrca! Hyrca!
Nazaza!
Trillirivos Trillirivos! Trillirivos!