— Что же вы молчали, граф? Почему отсиживались дома, когда
гибли наши казаки?
— Я был болен, — тоскуя от собственной трусости, проронил
Ливен, отводя глаза. — Жена может подтвердить.
— Жена? — саркастически воскликнул государь. — Жена!
— Генерал Талызин был у меня, он видел… Неизвестно, спросил
ли государь у генерала Талызина подтверждения, однако отношение его к Ливену
вскоре смягчилось. А Талызин в эти дни держался так странно, словно бы угрюмо…
чудилось, успешное свершение переворота его вовсе и не радовало.
Почему? Впрочем, все заговорщики чувствовали себя более чем
неуверенно в своей дальнейшей судьбе, так что на настроения молодого генерала
мало кто обращал внимание.
Между прочим, при всей очевидной нелепости и безвредности
для британского могущества “секретной” экспедиции в Индию, одно известие о ней
произвело в Англии весьма сильное впечатление и усилило до последней степени
среди английских государственных деятелей ненависть к России вообще и к
императору Павлу — в особенности.
А его это очень мало волновало. Он был вполне счастлив в ту
пору… Больше всего императора сейчас занимали две новые игрушки: затянувшееся
переселение в Михайловский дворец и прием принца Евгения Вюртембергского.
Май 1801 года.
Вот так всегда и бывает в жизни: стоит начать чего-то ждать,
некие ехидные небесные силы, приводящие в действие сцепление событий, тот час
начинают ожидаемое отсрочивать. Бог весть почему, отец Флориан не появлялся у
своей адептки целую неделю. Алексей уже решил было, что дело не выгорит, как
вдруг однажды в обеденное время Прошка ворвался в его каморку с: уже знакомым
обалделым выражением.
— Прибыл Флориашка! — выдохнул он громким шепотом.
— И тотчас к барыне в покой проследовал. Князя нет, он нынче
дома не обедает, а княгиня с Анной Васильевной за стол собрались садиться, как
доложили: отец, мол, Флориан до княгини с неотложной надобностью.
Отец, фу-ты нуты! Сыскался папенька! Небрёг засвербело у
этого отца в штанах, вот и вся надобность, кою и отложить не можно, — скривился
Прошка.
— Ну, княгиня мигом из-за стола — и со всех ног в свой
будуар понеслась. Так что ежели желаешь на похабство сие глядеть, сейчас для
того самое время.
Алексей мигом подхватился со своего топчанчика, на котором
полеживал от нечего делать, и крадучись вышел вслед за товарищем в коридор.
Ноги сами понесли его к черной, боковой лестнице, и, осознав
это, Алексей сердито матнул головой. Похоже, привычка таиться да прятаться уже
прочно въелась в плоть его и кровь. А это плохо, господа. Хуже некуда! Этак
себя окончательно можно потерять!
“Ах, кабы встретиться мне с понимающим человеком! — страстно
взмолился Алексей все тому же высокомерному господину Случаю. — Кабы меня кто
выслушал, да поверил, да хоть мало — мальский подал совет и подмогу!”
И вдруг он подумал, что Случай, пожалуй, не столь уж глух к
его мольбам. Именно в тот миг, когда наш герой уже прощался с жизнью, он послал
ему лучшего из всех мыслимых помощников — старинного друга и, можно сказать,
брата.
Случай же навел на беззащитную княжну грабителей и помог
Алексею их одолеть, приобретя лавры истинного героя. Не тот же ли самый
благосклонный Случай в образе веснушчатого Прошки ведет его сейчас по темным,
пустым коридорчикам, подводит к глухому углу, громоздит возле стены, опасливо
озираясь, стремянку, помогая взобраться на нее, показывает, отчаянно
гримасничая, картину в тяжелой раме и прикладывает палец к губам, требуя
тишины? И разве не по воле Случая никто из посторонних не встретился им по
пути, да и сейчас вокруг пусто?
Алексей боялся дышать. Подрагивающими пальцами он подцепил
краешек измалеванной луны и отогнул кусочек холста. Прильнул глазом к отверстию
— и даже отпрянул, почти перед собой увидав холодную усмешку на лице очень
красивого брюнета в сутане.
Отцу Флориану было немногим больше двадцати, Алексей даже не
ожидал, что священник так молод. И от этого он казался еще опаснее.
Волосы красавца были аккуратно подвиты и уложены вокруг
благородной головы, великолепные черные глаза окружены длинными черными
ресницами, резко изломаны черные брови, и даже губы казались какими-то темными.
Бледное, белое лицо и краешек белоснежной сорочки, выглядывающий из-под ворота
сутаны, — единственное, что оживляло поистине монашескую строгость этого
одеяния.
Однако при первом взгляде, на отца Флориана Алексей невольно
усмехнулся: юноша в сутане менее всего напоминал истинного священника,
истощенного постом и молитвою, отрешенного от мирских забот и подчеркнувшего
это самим характером своего черного одеяния. Круглолицый, изнеженный аббат
здорово смахивал на молоденького, но вполне уверенного в своих силах черта,
который явился к слабой духом мужней жене и твердо намерен ввести ее во грех.
У Алексея этот чуточку женовидный красавчик с первого
взгляда вызвал вполне объяснимое отвращение, однако он допускал, что некоторым
чувствительным дамам отец Флориан может и сердечко разбить, даром что лицо его
было томным, пресыщенным, а чуточку скошенный подбородок указывал на слабость и
развращенность натуры. Надо было видеть, с каким алчным, страстным выражением
смотрела на гостя хозяйка — очень пышнотелая дама в бледно-розовом,
пенно-кружевном пеньюаре, которая в вольной позе раскинулась на маленьком
изящном Диванчике!
Вольной позой, откровенным взором она почему-то сразу
напомнила Алексею мадам Шевалье. Росту княгиня была тоже маленького, как и
актриса, однако это вполне искупалось обилием форм. А множество кружев делали
ее вовсе кругленькой.
Но лицо ее, окруженное рыжеватыми шелковистыми волосами,
было не смуглым и пикантно-хорошеньким, как у Луизы, а замечательно-красивым: с
точеными чертами, ясными зелеными глазами, нежной бело-розовой кожей и
крошечным ротиком, напоминающим бутончик. Маленьким остреньким язычком дама то
и дело облизывала свои алые губки, словно их сушила страсть.
Да уж, скромности, приличествующей замужней особе, в ней не
было ни на грош! И еще это одеяние… Прошка говорил, княгиня собиралась обедать,
значит, должна была одеться прилично. А тут на ней одни кружева, под которыми
явно ничего нет! Или сразу поспешила разоблачиться, чтобы вернее соблазнить
отца Флориана?
Аббат, конечно, взирал на княгиню откровенно-распутным
взором, однако голос его звучал сухо и сдержанно.
— Все это очень печально, сударыня, — произнес отец Флориан.
— Все это приводит меня в состояние глубокой скорби.