Короля играет свита - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 45

— Думаю, вам предстоит пролить немало слез. Ведь вашему величеству предстоит убедиться в том, что люди не всегда те, за кого они себя выдают, и под высокопарными девизами они скрывают тупость, жадность и глубоко укоренившуюся развращенность. Позволительно ли мне продолжать, или, быть может, ваше величество пожелает, чтобы я удалился?

Губеру не надо было смотреть на императора, чтобы увидеть, какой жадный огонь вспыхнул в тусклых, невыразительных его очах. Получать неустанные подтверждения того, что люди не всегда те, за кого они себя выдают, было одним из любимейших развлечений государя.

— Извольте продолжать.

— Повинуюсь. Итак… вот история из первых рук. Она была рассказана мне известным вам господином Шевалье, бывшим якобинцем, а потому вполне может быть отнесена мною к числу самых достоверных.

Павел не сдержал улыбку. Этот господин Шевалье был директор труппы французского театра, блиставшей при дворе. Павел, своего рода актер, питал особую любовь к театральному миру. Господин Шевалье беспримерной наглостью превосходил самых нахальных людей. Со званием директора театра он соединял чин пехотного майора и носил мальтийский мундир.

Его супруга, дочь какого-то лионского ткача, возвысившаяся благодаря своей исключительной красоте и доступности до того, что в республиканских празднествах в 1792 году в Париже выступала в роли богини Разума, обрела в России свое истинное призвание.

Она не столько изображала Федру или Ифигению, сколько ублажала Ивана Кутайсова. Этот бывший брадобрей был ныне шталмейстер и Андреевский кавалер. Он оставался близким другом и наперсником императора, что выражалось, например, в следующем: Анна Лопухина-Гагарина и Луиза Шевалье жили в одном доме, роскошном особняке на набережной Невы, только в разных его крыльях, и частенько, император и его приятель отправлялись на любовные свидания к своим фавориткам вместе.

Две кареты, почти неотличимые одна от другой, обе ярко-красного, “мальтийского” цвета, следовали из Зимнего дворца к заветному особняку, причем часовым и полиции настрого было запрещено обращать на них внимание.

Павел, требовавший к своей персоне поистине азиатского почтения (например, всем лицам мужского пола предписывалось при прохождении мимо резиденций императора обнажать голову во всякую погоду, а при встрече с его экипажами опускаться на колени, хоть бы и в грязь; дамам же было велено непременно выскакивать из повозок и делать реверанс), порою любил поиграть в страуса.

Предполагалось, что, если государь велит его не замечать, все тотчас и незамедлительно становятся слепыми!

Ходили все более упорные слухи, что прелести Луизы Шевалье не оставили равнодушными не только графа Кутайсова: император Павел нередко погружал ищущий взор в глубины ее декольте. Ходили все более упорные слухи о том, что вскоре при дворе будут два снисходительных Амфитриона: и уже привычный к этому господин Шевалье, и сам граф Кутайсов.

— Да, Шевалье лгать не станет, — одобрительно кивнул император.

— Ну и долго вы будете меня мучить своими .недомолвками?

— История, которую я хотел бы вам поведать, происходила в Кобленце в 1792 году. Как вам известно, государь, в этом немецком городе собрался цвет французской роялистской эмиграции. К несчастью, аристократы ничему не научились и ничего не забыли: в изгнании они вели точно такую жизнь, как та, которая привела их к гибели.

Однажды госпожа де Лаж, очаровательная подруга принцессы де Ламбаль [31], пригласила нескольких друзей в гости и приняла их в прозрачном дезабилье, которое позволяло всем убедиться, насколько очаровательна ее мохнатка.

Павел вскинул изумленные глаза. Иезуит осенил себя крестом.

— Это не мои слова, государь, — сказал он брезгливо.

— Так выразился человек, сообщивший мне эти сведения. Увы, такой лексикон весьма принят среди французской эмиграции.

Император уселся поудобнее.

— Хозяйка предложила гостям праздничный пирог. В каждый кусочек были вложены карточки с именами всех гостей: семерых мужчин и семи дам.

Госпожа де Лаж объяснила правила игры: каждому предстоит заняться развратом с той особой, имя которой написано на карточке, — сухо продолжал Губер.

— Одна из дам спросила, что делать, если лукавая судьба подбросит женщине карточку с именем представительницы ее же пола.

Маркиза де Лаж ответила: что бы ни случилось, условия игры должны быть выполнены. Наконец пирог был разделен, карточки прочтены. Две дамы нашли в своих кусках имена дам, некий шевалье — имя мужчины, а какой-то граф — вообще свое собственное имя.

Все были разгорячены шампанским, никто не возражал против судьбы. Вскоре праздник был в разгаре. Изгнанные из страны “несчастные” предавались греху где придется: на канапе, на креслах, на ковру, на подоконнике…

Павел резко закинул ногу на ногу.

— Предавались греху где придется, — повторил иезуит, — и тут раздался звон дверного колокольчика.

“Кто бы это ни был, — воскликнула хозяйка, сладострастие которой еще не было удовлетворено, — пусть войдет!”

Это был какой-то бедняк, пришедший за милостыней. Несколько мгновений он наблюдал за тем, что происходит вокруг, а потом обрушил на присутствующих самые грубые ругательства и удары своей палки.

Господа французские аристократы оставили на время своих дам и кинулись на нищего.

Вскоре, избитый до полусмерти, он был выброшен на улицу. Его жалкий вид вызвал расспросы прохожих. Весь Кобленц узнал об этом приключении, и презрение, которое немцы питали к французам, усилилось. Добропорядочные люди опасались заразы, которая приползет из королевства лилий на их землю…

Губер многозначительно умолк.

Павел сидел, опустив глаза. Губер понимал: государю стыдно, что проницательный иезуит разглядит в его взоре не только возмущение неподобающей распущенностью аристократии, но и… самую обыкновенную похоть. Поэтому он и сам помалкивал, опустив глаза, словно в смущении, но исподтишка сторожил всякое движение императора.

Наконец тот опустил ногу, прежде закинутую на другую, и сел свободнее, уже не опасаясь, что охватившее его возбуждение будет заметно. Внутренне ухмыльнувшись, иезуит поднял исполненный серьезности взор.

— Зачем вы мне это рассказали? — сердито спросил Павел.