– Ты о чем?
– Я о Катерине и ее семье.
Маша испытующе глянула на него.
– Ты хочешь сказать, что девочка нам врет? Нет, не
желаю даже рассматривать такую возможность.
– Мам, а почему ты ее называешь девочкой? Она же
взрослая!
– Взрослая-взрослая, – кивнул Бабкин. –
Только младше нас с твоей мамой. Нет, я не хочу сказать, что она врет. Но
история, которую рассказали ей муж со свекровью, при ближайшем рассмотрении
кажется мне совершенно неправдоподобной.
– Почему?
– А что за ростовская мафия, у которой такие длинные
щупальца, что она должника с его семьей даже в Москве достанет? Кстати, кто
знает, что они в Москве? Вспомни: Катерина работает за всех, потому что
семейству нельзя выходить из дома. Якобы приспешники мафии тут же увидят их,
опознают и схватят. Но это же чушь!
– Да, странно, – признала Маша, не придавшая этому
факту в рассказе Кати большого значения.
– Если быть последовательными, тогда и Катерине нельзя
выходить из дома.
– Тогда им жить будет не на что.
– Вот именно. То есть выходить нельзя, но если очень
хочется кушать, то можно. А все, что касается русалки, вообще сплошная тайна.
Зачем парню убивать коллекционера? Зачем прятать фигурку у себя под ванной?
– Ты рассуждаешь со своей точки зрения. А он вполне мог
верить, что русалка и впрямь магическая. Тогда все объяснимо.
– Неужели? Тогда как он узнал о фигурке, если жена ему
ничего не рассказывала? Бред какой-то. Слишком много явных глупостей и
несостыковок. Мы вчера разговаривали с Макаром, он сказал то же самое, слово в
слово.
– Как он, кстати? Я вчера уснула, а вы там сидели до
самого утра…
– Как-как… Рисует свои сумасшедшие рисунки, сегодня
собирался ехать к вдове одного коллекционера, поговорить о русалке. Понимаешь,
он рассчитывал, что фигурка может вывести его на Сковородова. И вот она –
фигурка, а Сковородов неизвестно где. И непонятно даже, с какого конца его
искать, раз Вотчин мертв. В этой истории одно противоречит другому.
– Что ты будешь теперь делать?
– Для начала позвоню в Ростов. Слишком дурацкая эта
история с побегом от бандитов, чтобы можно было в нее поверить.
– Мне кажется, что Катю используют, – подумав,
сказала Маша. – А она еще слишком мало видела и знает, чтобы это понимать.
Посмотри – у нее словно жернов на шее от благодарности своему ничтожному
супругу. „Я ему должна!“ А ведь история и в самом деле странная, ты совершенно
прав.
– Только давай договоримся, – предупредил
Бабкин. – Что бы я ни узнал о прошлой жизни ненаглядного Катерининого
супруга, рассказывать об этом ты будешь ей сама!
– Договорились.
Ни к какому следователю в понедельник Катя не пошла,
оправдав себя нехваткой времени. И во вторник тоже не пошла. Хотя времени,
откровенно говоря, у нее было более чем достаточно – комплект документов для
тендера был давно собран, в четверг уже ждали неофициальных результатов, и в
„Эврике“ воцарилось относительное затишье. Относительное – потому что, несмотря
на затишье, все были какие-то возбужденные, нервные и странные.
Поначалу Катя списывала это на ожидание результатов конкурса,
но, нечаянно застав в туалете плачущую Снежану, задумалась. Смешно было
предполагать, что Кочетова ревела из-за того, что ее отругала за разгильдяйство
Алла Прохоровна, или же она опасалась, что любимая фирма не сможет выиграть
миллионный тендер. Дело было в чем-то другом.
„И Шаньский ходит сам не свой, – вспомнила Катя
красавца мужчину. – А Эмма Григорьевна недавно повысила голос на уборщицу.
Что у них у всех происходит?“
Впрочем, долго она над этим не задумывалась. У нее самой
двое суток прошли, как в тумане, наполненные ночами с Андреем, утрами с
Андреем, завтраками и ужинами с ним, совместными заходами в маленький
магазинчик возле его дома и спорами о том, что есть на ужин. Он был с ней
совсем не таким, как раньше, а веселым, ласковым, беззлобно подшучивающим. За
прошедшее время она ни разу не слышала, чтобы он заговорил с ней в той
отстраненно-ироничной манере, которую предпочитал прежде.
На работу они приходили по отдельности, и без надобности
Капитошин старался не подходить к ее столу. Их слишком выдавали взгляды,
прикосновения и смех. Он дожидался Катю после работы в машине, отъезжал,
останавливался у обочины и начинал жадно целовать, словно брал реванш за все
поцелуи, которых у них не случилось днем.
Именно по этой причине Катя и не шла к следователю с
рассказом о том, как нашла единственную пропавшую у убитого коллекционера вещь
в квартире, снятой ее семьей. Стоило ей остаться одной, как совесть напоминала
о том, что она бросила мужа и изменяет ему с коллегой. Совесть тыкала ее острой
палочкой в самое чувствительное место, заставляя вспоминать, как самоотверженно
Артур вел себя, когда она попала в больницу. Как он занял для нее денег, и они
вынуждены были бежать. „Может быть, он и убил, и русалку украл лишь затем,
чтобы загадать желание о возвращении к прежней жизни. Он, наверное, не знал,
что это обычная деревянная скульптура. Он хотел счастья для всех вас, и для
тебя тоже, а ты… С Капитошиным!“
В конце концов Катя нашла для своей совести компромисс: она
не возвращается к Артуру, но и не выдает его милиции. Ей самой было противно от
такого компромисса, но ничего лучше она не смогла придумать. Совесть на время
затихла, но Катя знала – она нашла лишь отсрочку, но не решение проблемы.
„Слава богу, хоть мама оставила разговоры о том, что приедет на Новый
год, – думала девушка. – До него осталось не так уж много времени“.
В четверг она прибежала на работу к одиннадцати, потому что
ездила с водителем за какими-то особенными канцелярскими папками, которые
понадобились Кошелеву именно сегодня. И только закрыв за собой стеклянную
дверь, сразу поняла, что случилось что-то нехорошее.
Оно витало в воздухе. От него поникли головки желтых
хризантем, которые Катя выставила на подоконник в ожидании приезда Натальи
Гольц, от него сбилась красная ковровая дорожка, которая почему-то очень
нравилась Орлинковой, и никто не удосужился ее расправить. Катя привела дорожку
в порядок, переставила вазу в тень с яркого зимнего солнца и пошла к кабинету
Капитошина, из которого доносились голоса.
Когда она открыла дверь, голоса стихли, и люди обернулись к
ней. Здесь собрались все, кроме самого Кошелева.
– Что случилось? – спросила Катя,
нахмурившись. – Что за собрание?
– Позвонил член комитета, – спокойно сказал
Андрей. – Официально итоги объявят завтра, но комиссия уже подписала акт,
и результаты известны. Мы проиграли.
Катя разочарованно прищелкнула языком: „Действительно
обидно. Игорь Сергеевич столько надежд возлагал на этот тендер. К счастью, для
фирмы это не смертельно. Или я чего-то не понимаю?“