— Всему Бордо будет известно, что вы даете за Натали около миллиона ста тысяч франков и что у вас еще остается двадцать пять тысяч дохода, — сказал Солонэ на ухо г-же Эванхелиста. — Я не надеялся на такой успех.
— Но объясните мне, — спросила она, — почему буря сразу улеглась, как только придумали учредить майорат?
— Вам и вашей дочери не доверяют. Майорат нельзя отчуждать, ни один из супругов не имеет на это права.
— Но ведь это просто оскорбительно!
— Нет. Это называется у нас, нотариусов, предусмотрительностью. Старичок поймал вас в ловушку. Если вы не захотите основать майорат, он скажет: «Значит, вы собирались промотать состояние моего клиента и видите помеху в майорате, при котором невозможны подобные посягательства, как и в тех случаях, когда оговорено раздельное пользование имуществом».
Солонэ оправдывался перед самим собою: «Пока дойдет дело до окончательных расчетов, вдовушку успеют уже похоронить».
Госпожа Эванхелиста удовлетворялась покамест объяснениями Солонэ, к которому питала полнейшее доверие. К тому же она не знала законов; раз дочь выходила замуж, пока больше ничего не требовалось; важно было сделать первый шаг, и она ликовала, добившись успеха. Таким образом, как и полагал Матиас, ни Солона, ни г-жа Эванхелиста не представляли себе всей глубины его замысла, основанного на безошибочном расчете.
— Итак, господин Матиас, — сказала вдова, — все обстоит благополучно.
— Сударыня, если и вы и граф согласны на такое предложение, вам нужно подтвердить это в моем присутствии. Итак, мы решили, — продолжал он, поглядывая на них обоих, — что брак будет заключен при условии учреждения майората, в который войдут поместье Ланстрак и особняк на улице Пепиньер, принадлежащие будущему супругу, а затем восемьсот тысяч франков, лично принадлежащие будущей супруге, на каковую сумму приобретается недвижимость. Простите, сударыня, что я это повторяю, но здесь необходимо вполне определенное, с надлежащей ясностью выраженное согласие. Для учреждения майората придется выполнить ряд формальностей: снестись с министерством юстиции, добиться королевского указа; нужно немедленно совершить купчие на приобретаемые земли, чтобы таковые были включены в перечень тех недвижимостей, которые в силу королевского указа станут неотчуждаемыми. В какой-нибудь другой семье понадобилось бы письменное обязательство, но здесь, я думаю, достаточно простого согласия сторон. Итак, согласны вы?
— Да, — сказала г-жа Эванхелиста.
— Да, — сказал Поль.
— А я? — воскликнула Натали, смеясь. — Вы несовершеннолетняя, мадемуазель, — ответил ей Солонэ, — и, право же, это не так плохо.
Было решено, что мэтр Матиас составит контракт, а мэтр Солонэ приведет в порядок счета по опеке и что все документы будут подписаны за несколько дней до бракосочетания, как это требуется законом. Оба нотариуса поднялись и откланялись.
— Идет дождь. Не угодно ли, Матиас, я вас подвезу? — спросил Солонэ. — Мой кабриолет у ворот.
— Моя карета к вашим услугам, — сказал Поль, которому, очевидно, хотелось лично проводить старика.
— Я не хочу, чтобы вы теряли из-за меня время, — ответил Матиас, — и воспользуюсь любезностью коллеги.
— Ну-с, — сказал Ахилл Нестору, когда экипаж уже катил по мостовой, — вы поступили, право, как настоящий патриарх. В самом деле, молодые люди разорились бы.
— Меня испугало предстоящее им будущее, — сказал Матиас, не распространяясь по поводу истинной подоплеки своего предложения.
Нотариусы походили сейчас на двух актеров, обменивающихся за кулисами рукопожатием, после того как на сцене они только что бросили друг другу гневный вызов.
— Так, значит, — сказал Солонэ, думавший, между тем, о юридической стороне дела, — на меня возлагается покупка имений, о которых вы говорили? Ведь приданое предназначено именно для этой цели?
— А как же иначе собственность мадемуазель Эванхелиста может войти в майорат, учреждаемый графом де Манервилем? — спросил Матиас.
— Этот вопрос может разрешить министерство юстиции, — ответил Солонэ.
— Но ведь я являюсь нотариусом обеих сторон, — возразил Матиас. — А впрочем, господин де Манервиль может купить земли на свое имя. Составляя купчие, мы упомянем, что имения приобретаются на капитал, полученный в приданое.
— У вас на все есть ответ, старина! — сказал Солона, смеясь. — Вы нынче были бесподобны, вы разбили вас в пух и прах.
— Для старика, не подозревавшего о ваших пушках, заряженных картечью, это не так уж плохо, а?
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Солонэ.
Жестокая борьба, поставившая на карту все благосостояние семьи, была для них лишь поводом для юридических споров.
— Сорок лет практики — это не безделица! — заметил Матиас. — Послушайте-ка, Солонэ, я человек покладистый: вы можете вместе со мной составить купчие на земли, которые будут присоединены к майорату.
— Благодарю вас, дорогой Матиас. В любое время я к вашим услугам.
Пока оба нотариуса ехали домой, мирно беседуя и ощущая лишь некоторое жжение в глотке, Поль и г-жа Эванхелиста чувствовали нервную дрожь, сосание под Ложечкой и легкое головокружение, какое после напряженного разговора испытывают люди с горячим характером под наплывом взбаламученных чувств и желаний. Когда уже готовы были утихнуть последние отголоски бури, г-же Эванхелиста пришла в голову ужасная мысль, блеснувшая, как молния, и вселившая в нее тревогу. «Уж не разрушил ли мэтр Матиас в несколько минут все, над чем я трудилась целых полгода? — всполошилась она. — Не помог ли он Полю выйти из-под моего влияния, пробудив в нем подозрительность, пока они беседовали в соседней гостиной?»
Госпожа Эванхелиста стояла перед камином, в задумчивости облокотившись на мраморную доску. Когда затворились ворота за каретой, увозившей нотариусов, она повернулась к Полю, нетерпеливо желая разрешить свои сомнения.
— Это самый ужасный день в моей жизни! — воскликнул Поль, в восторге, что спор кончился. — До чего, однако, несговорчив старина Матиас! Да услышит бог его пожелания, чтобы я стал пэром Франции! Милая Натали, мне хочется этого не столько для себя, сколько для вас. Вы — все мое честолюбие. Я живу только вами!
Велика была радость г-жи Эванхелиста, когда она услышала слова Поля, сказанные от всего сердца, и заглянула в прозрачную лазурь его глаз, — ни в его взгляде, ни в выражении его лица нельзя было заметить никакой задней мысли. Она упрекала себя за те колючие слова, какими позволила себе пришпорить Поля; упиваясь победой, она решила в будущем установить мир и согласие. Обычным своим спокойным тоном, придав своим глазам обаятельное выражение мягкого дружелюбия, она обратилась к Полю:
— Я могла бы сказать то же самое. Я погорячилась, мой мальчик, но ведь это не со зла. Что поделаешь — испанская кровь! Оставайтесь всегда таким, как сейчас, — добрым, как ангел; забудьте мои необдуманные слова и дайте мне руку.