Начал он с тети Поли и завхоза Ивана Семеновича, но начал
неудачно, тетю Полю назвал бабулей, чего делать было нельзя ни в коем случае,
ибо тетя Поля, имевшая не только внуков, но и одного правнука, старухой себя не
считала и на «бабулю» очень обиделась. Поэтому она замкнулась в гордом
молчании, и, кроме фразы «Я вошла, а она лежит», опер ничего не добился.
Иван Семенович тоже был немногословен. Тетя Поля принесла
ему ключ в полдевятого, он поужинал под «Санта-Барбару», после десяти вышел на
улицу, осмотрел все двери снаружи, замки были в порядке, а на окнах первого
этажа у них решетки, так что на них смотреть. Потом в одиннадцать завхоз
посмотрел «Вести» и лег спать, и спал до полвосьмого утра и никакого шума ночью
не слышал.
Вызвали Аллу Константиновну, как последнего человека, не
считая тети Поли, который видел директрису живой. Опер задал ей кучу вопросов:
а не была ли потерпевшая в тот вечер чем-то расстроенной, а не ждала ли она
кого-нибудь, когда осталась вечером одна, и множество других. Алла на все
вопросы честно отвечала «нет».
Приехала специальная машина, директрису увезли. Потом
собрались и милиционеры, эксперт забрал с собой и нож, и розу, и осколки
графина. Кабинет директора велели закрыть и ничего там не трогать, маленький
директрисин сейф опечатали. Распростившись с милицией, Алла заглянула в
раздевалку в тети-Полин закуток. Тетя Поля с завхозом Иваном Семеновичем пили
чай.
На тарелке лежали пирожки с капустой и печенье.
— Садитесь с нами,. Алла Константиновна.
— Ох, не знаю, мутит что-то, кусок в горло не идет. И
как вы все так спокойно воспринимаете?
— Что ж теперь, ни пить, ни есть? Организм свое
требует, и к тому же, — тетя Поля понизила голос, — ты скажи честно:
неужели так сильно расстроилась?
Алла прислушалась к себе и с некоторым стыдом поняла, что
совершенно не расстроилась.
* * *
Сотрудник отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями
городского УВД Сергей Гусев пришел домой под вечер. Поднимаясь по лестнице —
лифт не работал, — он вспомнил, что дома у него теперь никого, а он забыл
купить хлеба, и с остальными продуктами у него напряженка, так что ужинать
нечем. Он посмотрел на часы: вполне приличное время, пол-одиннадцатого, и
позвонил в соседнюю квартиру.
— Кто там? — раздался женский голос.
— Это я, тетя Надя, Сергей.
Дверь открылась сразу же.
— Заходи, опять небось голодный…
— Да неудобно, теть Надя, Сан Саныча беспокоить, мне бы
хлебца взаймы.
— Заходи, нет его пока, сегодня до одиннадцати у него
лекции. Заходи, поешь хоть один раз в день нормально.
Сергей шагнул в квартиру к соседке, с которой знаком был уже
лет пятнадцать, с тех пор как въехала к ним в дом по обмену молодая женщина с
девочкой. Мать с тетей Надей подружилась сразу же, наверное, много общего у них
было: обе разведенные, остались с детьми, А он на тети-Надину дочку, эту кнопку
с косичками, сначала и внимания не обратил, разница у них была в шесть лет, а
потом как-то встретил на лестнице шестилетнюю Алену с расквашенным носом, всю
зареванную, стало жалко ее ужасно.
Малолетних Алениных обидчиков он нашел и научил уму-разуму,
и с тех пор стал Алену опекать. Потом прошло время, он вырос, в армию ушел, и
письма ему писали все втроем: мать, Алена и тетя Надя. Когда он вернулся,
учиться пошел, новые друзья, девушки, потом женился, и все закрутилось.
Алена в это время потихоньку выросла и как-то сразу
выскочила замуж, а он даже на свадьбе не был, в командировке несколько месяцев
проболтался. Он тогда все время в командировки ездил, чтобы дома не видеть, как
мать с женой ссорятся. Мать Нинку сразу невзлюбила. Сначала-то не показывала
этого, старалась ладить ради него, а потом пошли у них раздоры. Нинка, конечно,
виновата, лишний раз не промолчит. Мать ему как-то сказала: ты для нее, для
Нинки, перевалочный пункт, пока она что-то лучшее не нашла. Это она про то, что
Нинка из провинции и за него вышла из-за прописки. Он тогда наорал на мать, до
сих пор стыдно, а теперь, выходит, права мать была.
А мать после того скандала как-то поскучнела, все молчит, а
потом вдруг собралась отдыхать в деревню, сказала, к подруге школьной. Поехала,
да там и осталась жить, оказалась, что не подруга это, а старый друг ее, давно
они не виделись, а встретились случайно. Только один раз потом мать приехала,
вещи забрала и сказала, что они там в сельсовете расписались. Уже несколько лет
так живут, мать в тамошнюю школу устроилась математику преподавать, ее с руками
оторвали — еще бы, заслуженная учительница! Теперь по утрам школьный автобус
прямо возле их дома останавливается, и директор то дров привезет, то еще
чего-нибудь. Очень мать там уважают, а пока она работает, муж по хозяйству
управляется.
Недавно мать звонила, наверное, тетя Надя написала про их с
Нинкой развод, он, Сергей, ее спрашивает, как, мол, живете, а она сразу: вам бы
так жить!
Пока он так раздумывал и мыл руки, Надежда поставила на стол
в кухне тарелку с мясом и тушеными овощами, положила салат, отрезала хлеба.
Сергей ел, поглядывая по сторонам.
— Что так смотришь, кухню мы отремонтировали и
занавески новые.
— А, то-то я смотрю, светлее как-то стало.
Убрав пустую тарелку, она налила ему стакан крепкого чаю с
лимоном и отрезала здоровенный кусок домашней ватрушки. Пока он не спеша пил
чай, она сидела напротив, собираясь с духом, потом решилась:
— Что, с Нинкой-то вы разъехались?
— Да, она на развод подавать будет.
— А Максимка где?
— Пока у тещи находится, — отвернулся Сергей.
— Видела Нинку тут третьего дня, за вещами она
приезжала.
— Одна приезжала? — встрепенулся Сергей.
— А ты будто не знаешь, что не одна.
Был с ней какой-то хмырь на иномарке.
— На «тойоте»? Хмырь-то был на «тойоте»?
— А по мне хоть на «мерседесе», я их не различаю!
— Ну ты, тетя Надя, даешь, «тойоту» от «мерседеса»
отличить не можешь.
— Да зачем мне это? Ты лучше вот что скажи, у вас там
опять аврал, что ты домой через два дня на третий приходишь?
— Да у нас все время аврал, сама знаешь, как сейчас с
преступностью.
— Новое дело, что ли?
Сергей замялся.
— Теть Надя, знаешь ведь, что не положено.
— И ты меня знаешь, — рассердилась Надежда, —
разве я когда-нибудь трепалась?
Расскажи уж, даром, что ли, кормлю тебя.
— Очень ты криминалом интересуешься, лучше бы телевизор
смотрела.
— В жизни интереснее. Так что за новое дело?