* * *
Сторож садоводческого кооператива «Одуванчик» Михаил
Петрович Кузовкин вздохнул спокойно. Жена Антонина наконец-то уехала в город. У
нее там дети, внуки, пускай занимается. А он тут живет с собакой. Женился он на
Антонине пять лет назад, когда умерла его старуха. Дом свой в большом
железнодорожном поселке оставил сыну, а сам переехал в город, в ее квартиру. Но
не жилось ему там, делать нечего было. Поэтому и занялся дачей, у Антонины от
первого мужа остался участок и домик щитовой. Потом соседний участок они
прикупили, получилось двенадцать соток, он и завел огород большой, сад. А на
зиму стал наниматься в кооператив сторожем. Антонина сначала ворчала, а потом
поняла, что так всем лучше.
Теперь приезжает через три дня, продукты привозит и его
обихаживает. Собаку из города привезла. Там для внука купили щенка породистого,
а потом надоел он им, гадит много. Вот и привезли сюда, назвали Гарри.
Сейчас вырос большой, только дурной, всех любит. Сторож,
конечно, никакой, так только, гавкнуть может. А он, Михаил Петрович, с ворами
бороться и не собирается. Прежний председатель Федор Тимофеевич так и понимал.
"Дядя Миша, — говорил, — не лезь на рожон.
Твое дело в милицию позвонить и хозяевам сообщить, что дом у них вскрыли.
А самому с бомжами драться — это ни к чему, голову надо
беречь. И пусть те, кто много добра на даче оставляют, решетки ставят".
Хороший был председатель, что и говорить. Да и работник,
каких поискать! Бывало, летом в шесть утра уже встанет, все польет и за работу.
И чего они с женой не поделили? Правда, жена его, Сталина Викентьевна, та еще
стерва. Уж так она доводила Федора Тимофеевича, и не описать.
Долго мужик терпел, потом лопнуло терпение, подал на развод.
Стали имущество делить. Эта зараза уперлась, добром ни в какую не хочет, да у
нее еще дети от первого брака. Дочка-то ни на что не претендует, а сынок тоже
сволочь, похлеще мамаши. По судам таскались, раз семь уже суд был, один раз
даже его хотел Федор Тимофеевич свидетелем выставить, да Антонина не позволила,
может, и правильно. Квартира четырехкомнатная у них общая, а дача-то ведь
вообще на Федора записана! Так нет, до чего достала эта Сталина мужика, что
плюнул он на все, все здесь бросил и только на машине от этой заразы и уехал.
Приходил прощаться, не могу, говорит, больше, дядя Миша, с ней лаяться, я,
говорит, либо ее порешу, либо сам повешусь. Так и уехал, купил дом в
Новгородской области, живет там один в тишине с собакой, в город и глаз не
кажет. Вот какая стерва попалась! Антонина перед ней чистое золото, хоть и
поворчать, и попилить мужа любит.
А эта Сталина уже с новым председателем поругаться успела.
Чего-то он ей там обещался привезти, но не довез. А сама дура дурой, участок
запустила. Бегает, суетится, а толку никакого. Орут только друг на друга мать с
сыночком на все садоводство.
Дочка, Каринка-то, на дачу не ездит. Прошлой весной стали
парник ставить, купила Сталина какой-то новый, весь сборно-разборный. Ну
собрали кое-как, посадили там все и уехали. А закрепили-то плохо. На следующий
день ветер поднялся, парник весь и улетел, да на участок Михаила Петровича
прямо на его Антонину и опустился! Та как заорет, а он сам чуть со смеху не
помер. Тут соседи набежали, Антонину вытащили целую и невредимую, а парник он сам
пошел и на место привязал. Через неделю Сталина приехала, так еще ругаться
прибегала, грядки ей, видите ли, потоптали. Спасибо бы сказала, дурында!
Михаил Петрович прислушался к далекому шуму электрички. Все,
уехала Антонина.
Он ее до самой станции провожать не стал, потому что собака
Гарька очень переживает, когда она уезжает, может и под колеса, и в электричку
за ней кинуться. Антонина хоть и пила ржавая, но Гарьку тоже очень любит, и
костей ему всегда привозит, и вообще питания всякого. А недавно сообразила
тоже, привезла этот «Педигрипал», что по телевизору показывают. Конечно, Гарька
это барахло есть не стал. Но не пропало добро, они с соседом Витькой его с
пивом съели. Ничего пошел, солененький такой.
Вот у Витьки тоже своя беда: мать совсем рехнулась, козу
завела. Летом-то еще ничего, хотя всех домашних его эта коза распугала,
бодливая очень. А теперь уже холодно, все с дачи уехали, а мать все эту козу
пасет, да еще с козленком. И куда ее девать теперь, козу эту? Резать мать не
дает, да и мясо у козы невкусное, а в город ведь с собой тоже не возьмешь. Мать
собирается здесь зимовать с козой, а Витька должен каждую неделю сюда
приезжать, продукты привозить! А у него работа, да и сам не молоденький, под
шестьдесят уже. Но разве старухе в восемьдесят шесть лет что-нибудь докажешь!
Хочу козу — и все тут! Приходил Витька, просил слезно: дядя Миша, прирежь хоть
козленка, а мясо пусть Гарька съест. Он отказался, много живности у него
бывало, когда в поселке жили, и корову держали со старухой долго, но резать животных
он никогда не мог, всегда мужика звали из соседнего села, тот мастер был. Так
что ушел Витька ни с чем. А тут новое дело: козе срочно козел понадобился!
Иначе молока не даст, а без молока уж козу держать — это совсем дураками надо
быть. Разузнал Витька, козел есть в Борщевке, а до нее три километра. Это если
по тропинке через лес, а если по шоссе, то и все пять будет. Вот и думай: то ли
козу в Борщевку везти, то ли козла к нам, то ли пешком козу вести и свидание с
козлом посреди леса назначать. Да еще козлу платить надо, то есть —
тьфу! — хозяину, конечно.
Но Витька всю жизнь у мамаши под каблуком, мамаша, конечно,
грозная бабка. Витька сам дежурит на складе в таможне сутки через трое с
собакой. Собака у него не чета Гарьке, кавказская овчарка, так и она
Андроновну, Витькину мать, боится. Витька собаку летом в городе держит. Ох уж
эти бабы!
Размышляя так, Михаил Петрович разделся, снял сапоги в
сенях, повесил сушиться ватник у печки, вымыл руки и поставил чайник на плитку.
Затем он достал из банки соленых огурчиков, снял с плиты теплый чугунок с
картошкой, вынул из холодильника шмат привезенного Антониной сала, нарезал
несколько тонких ломтиков. Потом он достал тщательно спрятанную от Антонины
бутылку «Смирновской». Мужик с дальнего конца садоводства попросил врезать
какой-то хитроумный замок и расплатился поллитровкой.
Антонина не возражала, когда он подряжался на мелкие работы,
но велела брать деньгами.
А зачем ему здесь деньги? А так жизнь веселее. Гарька
завозился в сенях, царапнул дверь. Ладно уж, заходи в тепло!
Михаил Петрович сел за стол, аккуратно отмерил одну треть
водки в стакан, остальное завинтил пробкой и убрал в тайное место. Он не
какой-нибудь пьяница, чтобы в одиночку надираться, он свою норму знает.
Бутылки ему как раз на три дня хватит, а там Антонина
приедет, все равно выпить не даст.
Отрезав большой ломоть хлеба и натерев его чесноком, Михаил
Петрович поднял стакан.., и в это время раздался топот, треск сучьев, хлопнула
дверь, и на пороге возникла Антонина собственной персоной. Вид ее был ужасен.
Головной платок сбился на сторону, из-под него торчали спутанные космы.