— Да, причём такие, что не оторвёшься, — самокритично признал Фокс.
— Хорошо, старина, узнайте там заодно, как себя чувствует наша драгоценная мисс Сиклифф. — Фокс вышел, а Аллейн пояснил Найджелу: — Какие-то хилые пошли художники. Гарсии стало плохо при виде изуродованного портрета, Соню тошнило по утрам, а Сиклифф, если не ошибаюсь, выворачивает наизнанку прямо сейчас.
— Я начинаю кое-что понимать, — похвастался Найджел, листая записную книжку. — У вас, похоже, мало сомнений, что натурщицу умертвил Гарсия?
— Неужели? Что ж, откровенно говоря, эта мыслишка закрадывалась ко мне в голову. Хотя об заклад я бы биться не стал. Если верить показаниям мисс Трой и Уотта Хэчетта, то ловушку подстроили в промежуток времени от трех часов в пятницу до середины дня в субботу. Лично я склонен верить их словам. Тогда выбор у нас невелик — либо Гарсия, либо Малмсли.
— Но ещё…
— Что?
— Впрочем, если вы ей верите, то это уже не имеет значения, — неловко пробормотал Найджел.
Аллейн ответил не сразу, а Найджел почему-то заметил, что боится взглянуть инспектору в лицо. Для отвода глаз он пошуршал страницами и тут услышал напряжённый голос Аллейна:
— Я сказал только, что склонен верить их показаниям. Это не означает, что я голословно принимаю их на веру.
Фокс привёл Френсиса Ормерина и — завязалась уже привычная процедура. В пятницу вечером Ормерин посетил групповую выставку, а уик-энд провёл в обществе знакомых французов, в Хэмпстеде. Оба вечера они сидели вместе до двух часов ночи, а днём вообще не расставались.
— Насколько я знаю, в автобусе на обратном пути из Лондона натурщица сидела рядом с вами? — уточнил Аллейн.
— Да, это так. Бедная девчонка любила, чтобы рядом с ней всегда находился воздыхатель.
— И вы ей подыгрывали?
Ормерин скорчил выразительную гримасу.
— А почему бы и нет? Ведь она так и лезла на всех. Поездка достаточно продолжительная, а уж в привлекательности Соне никто не отказал бы. Впрочем, в конце концов я уснул.
— Она ничего не рассказывала вам о том, как провела время в Лондоне?
— Отчего же, рассказывала. Остановилась она у подруги — не то хористки, не то танцовщицы в театре «Челси». Вечером в пятницу они вместе отправились в театр — Соня посмотрела там спектакль «Быстрее ветра» с участием подружки. В субботу она смоталась на какую-то вечеринку в Путни, где напилась в сосиску. Оттуда какой-то парень, менее пьяный, чем она, отвёз её к подружке. Как же её звали… Tiens!
[19]
Вспомнил — Бобби! Бобби О'Доуни. Вот так, значит. А больше я ничего не помню. Мы сидели, держась за руки, а потом я уснул.
— Больше ничего полезного для нас припомнить не можете?
— Чего — полезного? Нет, навряд ли. Разве вот что. Она сказала, чтобы я не слишком удивлялся, если вскоре услышу про ещё одну помолвку.
— Чью именно?
— Она не захотела сказать. Она напустила на себя загадочный вид и стала, как бы сказать… Игривой, что ли. Впрочем, почему-то у меня сложилось впечатление, что речь шла о Гарсии.
— Понятно. Она, случайно, не говорила, знает ли, когда уехал Гарсия?
— Как же, говорила! — воскликнул Ормерин после секундного замешательства. — Да, совершенно точно. Я как раз уже задремал. Она сказала, что Гарсия отправится в путешествие в субботу утром, а через неделю появится и начнёт работать в Лондоне.
— Она не говорила, где находится склад, который ему предоставили?
— Наоборот, она спросила меня, не известно ли это мне. Сказала она примерно следующее: «Не понимаю, зачем он строит из этого такую тайну». Потом рассмеялась и добавила: «Впрочем, чего ещё ждать от Гарсии. Придётся смириться». При этом у Сони был такой вид, словно она имеет на Гарсию какое-то право. Хотя вполне возможно, что мне это и показалось. Трудно сказать. Порой, наоборот, женщина начинает вести себя так, когда мужчина ускользает от неё.
— А какого вы мнения о Соне Глюк, мистер Ормерин?
Проницательные чёрные глаза француза заблестели, тонкие губы растянулись.
— Соня была личностью, мистер Аллейн. Gamine
[20]
, которая сначала проникает в студию, а потом быстрёхонько втирается кому-нибудь в душу. Смазливенькая, это вы и сами заметили. Характер трудный. Мы терпели её капризы и чудачества только ради её роскошной фигуры, которую она порой, будучи в хорошем настроении, дозволяла нам рисовать.
— Вам тоже приходилось несладко с ней?
— Не то слово — невыносимо! Она ни минуты не могла оставаться в одной позе. Мне трижды приходилось переделывать одну из поз. Нервы у меня расшатаны и в такой обстановке я творить не могу. Я даже принял решение, что покину класс мисс Трой.
— Вот как! Неужели и до этого дошло?
— Да вот, представьте себе. Не случись этого несчастья, я бы уже поговорил с мисс Трой. С болью в сердце, ведь я восхищаюсь мастерством Трой. Даже не представляете, как она мне помогает. В её студии каждый чувствует себя, как дома. Но у меня такая слабая нервная система, что я целиком нахожусь в её власти. Если бы Трой избавилась от Сони, то я бы безусловно вернулся.
— Теперь, надеюсь, вы останетесь?
— Не знаю. — Ормерин беспокойно поёжился в кресле. Аллейн заметил, что уголок рта француза подёргивается. Словно перехватив взгляд инспектора, Ормерин прикрыл губы ладонью. Его тонкие длинные пальцы навеки пропитались никотином.
— Не знаю, — повторил он. — Рана от случившегося утром ещё слишком свежа. Я слишком bouleverse
[21]
. Я сбит с толку, не знаю, как поступить. Компания мне по душе — даже этот шумный и неловкий австралиец. Я с ними лажу, но беда в том, что я никогда больше не смогу кинуть взгляд в сторону подиума, чтобы не увидеть там Соню в луже крови. Она умерла с удивлённым выражением на лице. Да ещё этот окровавленный кинжал…
— Вы ведь первым его увидели, да?
— Да. Как только её приподняли. — Ормерин устремил на Аллейна грустный взгляд.
— Мне казалось, что тело должно было прикрывать его.
— Да, но я стоял на коленях. Только поэтому я и увидел кинжал. Давайте только не будем больше это обсуждать. Увиденного мне и так уже по горло хватит.
— Вы ожидали увидеть там кинжал, мистер Ормерин?
Француз вскочил, как спугнутый зверь. Лицо его стало пепельным, зубы оскалились.
— Что вы сказали? Ожидал! Как я мог этого ожидать? Не подозреваете ли вы, что я… я… подстроил эту мерзопакостную ловушку?
Не ожидавший столь бурной вспышки Найджел, позабыв о своих записях, смотрел на француза, разинув рот.