Беатриса - читать онлайн книгу. Автор: Оноре де Бальзак cтр.№ 69

«Откуда это он?» — подумала Сабина.

Какая-то сила шепнула ей на ухо этот вопрос, и эта сила — не разум, не демон и не ангел, — эта сила все видит, все предчувствует, она открывает нам неведомое, благодаря ей мы начинаем верить в какие-то особые нравственные явления, возникающие в нашем мозгу и живущие в невидимой сфере идей.

— Откуда ты, дружок? — спросила Сабина, спустившись ему навстречу до половины лестницы. — Твой Абдэль-Кадер еле жив, ты обещал скоро вернуться, а я жду тебя целых три часа...

«Ну что же, — подумал Каллист, который уже сделал немалые успехи в искусстве притворства, — надо выходить из положения; преподнесем ей какой-нибудь подарок».

— Дорогая моя Сабина, милая наша кормилица, — сказал он жене, беря ее за талию с несвойственной ему нежностью, ибо он чувствовал себя виноватым, — я вижу теперь, что нельзя иметь тайну, как бы ни была она невинна, от любящей жены...

— Но кто же поверяет свои тайны на лестнице? — смеясь, прервала его Сабина. — Пойдем наверх.

Посреди гостиной, которая сообщалась со спальней, висело зеркало, и в нем Сабина увидела лицо Каллиста: не зная, что за ним наблюдает пара внимательных глаз, он сидел с усталым, неулыбающимся лицом, выдавшим жене его подлинные чувства.

— Что же это за тайна?.. — спросила Сабина, оборачиваясь.

— Ты героически выкормила моего сына, будущий наследник дю Геников сделался мне еще дороже, и поэтому мне захотелось сделать тебе сюрприз, — видишь, я точно какой-нибудь буржуа с улицы Сен-Дени. Скоро у тебя будет новый туалетный столик, над ним работают лучшие мастера своего дела; матушка и тетя Зефирина принимают участие в моем подарке.

Сабина обняла Каллиста, прижала его к сердцу и положила головку ему на плечо, слабея под бременем счастья, — конечно, не из-за нового туалета, а потому, что рассеялось первое ее подозрение. Это был один из тех великолепных, памятных каждой любящей душе порывов, которые редки даже при самой безмерной любви, — иначе человек сгорел бы до времени! В такие минуты мужчины должны бы упасть к ногам женщин, молиться на них; ведь это минуты величайшего подъема: все силы сердца и ума изливаются тогда, как струя воды из наклоненного кувшина мраморной нимфы на фонтане. Сабина была вся в слезах.

Вдруг, словно ужаленная ядовитой змеей, она отскочила от Каллиста, упала на диван и лишилась сознания. Сердце ее как будто сжала холодная рука и чуть не остановила его навеки. Обнимая Каллиста, почти не помня себя от радости, она прижалась лицом к его галстуку и вдруг почувствовала тот же самый аромат духов, которым было пропитано письмо! Значит, другая женщина припадала к груди Каллиста, от ее лица и от ее волос исходил этот преступный запах прелюбодеяния. И она, Сабина, целовала то место, на котором еще не остыли поцелуи соперницы.

— Что с тобой? — спросил Каллист, когда Сабина, лоб которой он вытер намоченным полотенцем, пришла в себя.

— Скорее поезжайте за доктором и за моим акушером, позовите их обоих! О, я чувствую, что молоко бросилось мне в голову... Они не приедут, если вы сами лично не попросите их...

Слово «вы» поразило Каллиста, и он в тревоге отправился за врачами. Когда Сабина услышала, что ворота, пропустив карету, закрылись, она вскочила, как испуганная козочка, и, точно безумная, забегала по гостиной с криком:

— Боже мой! Боже мой! Боже мой!

Только эти два слова и подсказывал ей ее разгоряченный мозг. Болезнь, которую она назвала наобум, желая удалить мужа, действительно началась. Ей чудилось, что каждый волос на ее голове превратился в раскаленную иглу. Разбушевавшаяся кровь, казалось, прилила к нервам и готова была выступить изо всех пор! На несколько минут она потеряла зрение. Она закричала:

— Умираю!

Когда на этот страшный крик смертельно раненной супруги и матери вбежала горничная, когда Сабину отнесли в спальню и уложили в постель, к ней вернулись зрение и разум: она прежде всего послала свою девушку к г-же де Портандюэр. Сабина чувствовала, что мысли ее кружатся в голове, как соломинки, уносимые вихрем.

— Я видела их, — рассказывала она потом, — их были мириады.

Сабина позвонила лакею и, вся пылая от лихорадки, еще нашла в себе силы написать письмо, потому что была одержима одной яростной мыслью — узнать правду. Вот это письмо.

Баронессе дю Геник

«Дорогая маменька, когда Вы приедете в Париж, на что мы оба надеемся, я лично поблагодарю Вас за прекрасный подарок, который Вы, тетя Зефирина и Каллист решили сделать мне за то, что я выполнила свой материнский долг. Правда, я вознаграждена уже тем счастьем, которое испытывает мать. Не могу в письме выразить Вам всего удовольствия, которое доставил мне этот прелестный туалет, но когда Вы будете здесь, я лично выражу Вам свое восхищение. Поверьте мне, что, наряжаясь перед этим туалетом, надевая драгоценности, я всегда буду думать, как Корнелия [57] , что лучшее мое украшение — это мой маленький ангелочек...» и т. д.

Сабина приказала горничной отнести письмо на почту и отправить его в Геранду. Когда в спальню вошла виконтесса де Портандюэр, Сабину трясла страшная лихорадка, сменившая первый приступ безумия.

— Урсула, мне кажется, я умираю, — воскликнула Сабина.

— Да что с тобой, дорогая?

— Скажи мне, что Савиньен и Каллист делали вчера после обеда? Ведь Каллист обедал у вас?

— У нас? — удивилась Урсула, которую муж не успел предупредить, не предполагая, что расспросы начнутся так скоро. — Мы обедали вчера вдвоем с Савиньеном, а потом поехали в Итальянскую оперу, опять-таки без Каллиста.

— Урсула, дорогая моя, ради твоей любви к Савиньену, сохрани в тайне то, что ты мне только что сказала, и то, что я тебе сейчас скажу. Ты одна будешь знать причину моей смерти... Я обманута, обманута на третьем году брака, в двадцать два с половиной года!..

Зубы ее стучали, помутившиеся глаза застыли; лицо позеленело и приняло оттенок старинного венецианского стекла.

— Ты, такая красавица — и обманута!.. С кем же он изменил тебе?

— Не знаю! Но Каллист солгал мне дважды... Молчи! Не жалей меня, не сердись на него, сделай вид, что ты ничего не знаешь: быть может, тебе удастся выведать у Савиньена, кто она. Ах, да, вчерашнее письмо!..

Дрожа от озноба, в одной сорочке, она бросилась к шкатулке и достала записку.

— Корона маркизы! — произнесла она, упав на постель. — Узнай, в Париже ли госпожа де Рошфид... Слава богу, у меня есть родная душа, с которой я могу поплакать, все высказать! О, дорогая, видеть, что все твои верования, твоя поэзия, твой кумир, твоя добродетель, счастье, все, все разбито, поругано, погибло!.. Нет больше бога на небесах! Нет больше любви на земле, нет больше жизни в сердце, ничего больше нет... Я не знаю, день ли сейчас на дворе, есть ли в небе солнце... У меня так тяжело на сердце, что я почти не чувствую боли, а меж тем грудь и лицо у меня как ножом режет. К счастью, я отняла от груди маленького, мое молоко отравило бы его!