Шуаны, или Бретань в 1799 году - читать онлайн книгу. Автор: Оноре де Бальзак cтр.№ 36

— Разрешите мне на минутку заняться обязанностями хозяина, — сказал маркиз и, отойдя от дам, присоединился к гостям, разбившимся на группы.

Франсина увидела, как после нескольких слов Монторана предводители мятежников принялись торопливо прятать оружие, карты и все, что могло возбудить подозрение республиканских офицеров; некоторые сняли с себя широкие кожаные пояса с пистолетами и охотничьими ножами. Маркиз попросил всех соблюдать величайшую осторожность и вышел, сказав, что должен позаботиться о приеме неприятных гостей, которых послал ему случай. Мадмуазель де Верней спокойно грелась у камина, протянув ноги к огню, и, когда Монторан выходил, она даже не повернула головы, обманув этим ожидание собравшихся, ибо всем хотелось посмотреть на нее. Только одна Франсина заметила, как изменилось поведение гостей после ухода молодого вождя. Дворяне обступили г-жу дю Га, она о чем-то рассказывала им вполголоса, и все слушатели не раз поглядывали на обеих незнакомок.

— Вы ведь знаете Монторана! — говорила г-жа дю Га. — Влюбился в одно мгновение, и вы, конечно, понимаете, что самые разумные советы в моих устах казались ему подозрительными. И наши парижские друзья, и господа де Валуа, и д'Эгриньон из Алансона, все предупреждали его, все сообщали, что ему готовят ловушку, что на него хотят напустить продажную тварь, а он увлекся первой встречной, вот этой девкой, которая, как я совершенно точно узнала, присвоила себе благородное имя, чтобы опозорить его, которая, оказывается, и т.д., и т.д...

В этой особе читатель, вероятно, узнал женщину, подстрекавшую напасть на тюрготину, и в нашем повествовании она сохранит то имя, которое помогло ей, когда она проезжала через Алансон, избегнуть опасности. Огласив ее настоящее имя, мы лишь оскорбили бы благородную семью, и без того уже глубоко удрученную прискорбными поступками этой молодой дамы, а к тому же ее судьба была сюжетом одной из наших Сцен. Вскоре слушатели г-жи дю Га стали проявлять дерзкое, почти враждебное любопытство, и до слуха Франсины долетело несколько довольно резких замечаний; она коротко предупредила свою госпожу и, отойдя от кресла, укрылась в амбразуре окна. Мари встала и, повернувшись к кучке наглецов, бросила на них взгляд, исполненный достоинства, даже презрения. Красота, изящество, гордая осанка мадмуазель де Верней сразу изменили расположение духа ее врагов: послышался лестный шепот восхищения. Два-три человека, внешность которых свидетельствовала о привычке к изысканной учтивости, какая приобретается только в придворных кругах, подошли к ней с любезным видом. Строгая ее благопристойность внушала им почтение. Никто не решался заговорить с ней, никто не решался обвинять ее, напротив, она сама казалась их судьей. Руководители войны во имя бога и короля мало походили на те портреты, которые она любила создавать в воображении. Борьба, поистине великая, сразу сузилась в ее глазах до ничтожных размеров, когда она увидела физиономии этих захолустных дворян, лишенные жизни и выразительности, кроме двух-трех энергических лиц. С высот поэзии Мари вдруг упала в мир действительности. Прежде всего эти лица, казалось ей, говорили скорее о склонности к интригам, чем о любви к славе; и действительно, корысть вложила оружие в руки всех этих дворян; если им и случалось действовать героически, то здесь они предстали во всей своей наготе. Утратив иллюзии, мадмуазель де Верней стала пристрастной и не распознала тут немногих искренних людей, позднее отличившихся своей самоотверженностью. Манеры у большинства гостей были вульгарные. Лишь несколько человек выделялись среди прочих своеобразием облика, но это стиралось условностями аристократического этикета. Если Мари и готова была признать за ними тонкость ума и обращения, она увидела в них полное отсутствие той простоты, того величия, к которым ее приучили люди победоносной Республики. Это ночное сборище в старинном полуразрушенном замке с облезлыми украшениями, так подходившими к фигурам гостей, вызвало у нее невольную усмешку: она увидела тут символическую картину монархии. С радостью подумала она, что, по крайней мере, маркиз играет первую роль среди этих людей, единственным достоинством которых в ее глазах была преданность делу, обреченному на гибель. На этом фоне она нарисовала образ своего возлюбленного, с восторгом выделяя его необычность, а во всех этих жалких, убогих фигурах уже видела лишь орудие его благородных намерений. В эту минуту в соседней комнате послышались шаги маркиза. Заговорщики тотчас разбились на группы, и перешептывание прекратилось. Словно школьники, затеявшие в отсутствие учителя какую-то проделку, они поспешили скрыть это показным порядком и тишиной. Вошел Монторан, и Мари им залюбовалась: он был самым молодым, самым красивым и самым главным. Как король среди своего двора, он переходил от одной группы к другой, распределяя легкие поклоны, рукопожатия, взгляды, слова одобрения или порицания, выполняя обязанности предводителя с такой грацией и уверенностью, какой трудно было ожидать от юноши, которого она недавно упрекала в ветрености. Появление маркиза положило предел назойливому любопытству, но вскоре злобные слова г-жи дю Га оказали свое действие. Барон дю Геник, по прозвищу «Ответчик», по своему имени и положению лишь один среди всех этих людей, собравшихся для каких-то важных дел, пользовался правом запросто обращаться с Монтораном; он взял его под руку и отвел в сторону.

— Послушай, дорогой маркиз, — сказал он, — нам всем очень грустно видеть, что ты собираешься совершить невероятное безумство.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да знаешь ли ты, кто такая эта девица в действительности, откуда она явилась и какие у нее намерения относительно тебя?

— Дорогой мой Ответчик, между нами говоря, завтра утром каприз мой пройдет.

— А что, если эта тварь еще до утра предаст тебя?

— Я отвечу тебе, если ты скажешь мне, почему она уже не сделала этого? — шутливо заметил Монторан, приняв фатовской вид.

— Но, может быть, ты ей нравишься, и она не хочет выдавать тебя, пока у нее самой не пройдет каприз.

— Друг мой, посмотри на эту очаровательную девушку, приглядись к ее манерам и посмей сказать, что она не из высшего круга. Если бы она бросила на тебя благосклонный взгляд, разве ты в глубине души не почувствовал бы себя польщенным? Некая дама уже восстановила вас против нее. Но окажись после этого разговора, что она из тех погибших тварей, о которых говорили наши друзья, я убью ее...

— Неужели вы считаете Фуше таким глупцом, что он подошлет к вам уличную девку, — вмешалась г-жа дю Га. — Он соразмерил силу соблазна с вашими достоинствами. И если вы слепы, то у ваших друзей глаза должны быть открыты: мы обязаны оберегать вас.

— Послушайте, сударыня, — ответил Монторан, устремив на нее гневный взгляд, — не пытайтесь что-нибудь замыслить против этой девушки или ее конвоя, иначе вы не избегнете моей мести. Я хочу, чтобы мадмуазель оказывали величайшее уважение и обращались с нею, как с особой, мне близкой. Ведь мы, кажется, в родстве с фамилией де Верней.

Сопротивление, оказанное маркизу, произвело обычное действие, какое подобные препятствия оказывают на молодых людей. Хотя по видимости он весьма легкомысленно относился к мадмуазель де Верней и старался убедить себя и других, что его страсть — только каприз, все же гордость завлекла его очень далеко. Признавшись в своем чувстве к этой женщине, он считал теперь делом чести внушить почтение к ней. Переходя от одной группы к другой, он уверял всех, что эта незнакомка действительно мадмуазель де Верней, и видно было, что его задевать опасно. Тотчас все толки прекратились. Когда Монторан установил в зале некоторое согласие и удовлетворил все требования, он поспешно подошел к своей возлюбленной и тихо сказал: