Нежность волков - читать онлайн книгу. Автор: Стеф Пенни cтр.№ 95

Дональд смотрит на главное здание, и сердце его тревожно сжимается. Неужели это случилось?

— Она говорит, куда или зачем? Это важно.

Элизабет качает головой.

— Куда-то собрались. Может, поохотиться… хотя он обычно слишком пьян, чтобы попасть в цель.

— Стюарт говорил, что собирался отыскать вашего мужа.

На это она не отвечает. Он быстро прикидывает, что делать.

— Я пойду за ними. Я должен увидеть, куда они идут. Если я не вернусь, вы поймете, что были правы.

Элизабет кажется удивленной — такое выражение на ее лице он видит впервые.

— Это опасно. Вам не нужно идти.

Дональд старается не замечать насмешки в ее голосе.

— Я должен. Мне нужны доказательства. Компании нужны доказательства.

В этот момент Алек, ее старший сын, вместе с другим мальчиком выходят из соседней хижины, и женщины расходятся; Нора возвращается к главному зданию. Элизабет зовет сына, и он поворачивает к ней. Она говорит ему несколько слов на их языке.

— Алек пойдет с вами. Иначе вы потеряетесь.

У Дональда отваливается челюсть. Мальчишка едва доходит ему до плеча.

— Нет, это невозможно… Я уверен, все будет в порядке. Не так уж трудно проследить…

— Он пойдет с вами, — повторяет она как о решенном деле. — Он и сам этого хочет.

— Но я не могу.

Он не знает, как это сказать — он просто не сможет заботиться о ком-то в этом климате: даже о себе, не говоря уж о ребенке. Он понижает голос:

— Я не могу взять ответственность и за него. Вдруг что-нибудь случится? Я никак не могу позволить… — Его бросает в жар от стыда и собственной никчемности.

— Теперь он мужчина, — просто отвечает Элизабет. Дональд смотрит на мальчика, который поднимает на него глаза и кивает. В нем нет ничего от Элизабет: смуглый, с плоским лицом и миндалевидными глазами под тяжелыми веками. Должно быть, пошел в отца.

Позже, возвращаясь к себе, чтобы собраться в дорогу, он оборачивается и видит Элизабет, стоящую в дверях и провожающую его взглядом.

— Ваш отец только хотел получить ответ. Вы ведь сами знаете, верно? Это не значит, что он вас не любил. В природе человека желание знать ответ.

Она пристально смотрит на него, и ее прищуренные от заходящего солнца глаза словно полированная сталь. Смотрит на него, но не произносит ни слова.

Что-то странное творится с погодой. Скоро Рождество, и все же, хотя мы идем по промерзшему снегу, небо над нами яркое, как в солнечный июльский день. Лицо у меня обмотано шарфом, но глаза с трудом выносят столь ослепительный блеск. Собаки радуются приволью, и в некотором смысле я их понимаю. За палисадом остались вероломство и неразбериха. Здесь только пространство и свет; мили пройденные и мили впереди. Все кажется простым.

Но это не так; лишь оцепенение заставляет меня думать подобным образом.

Когда садится солнце, я выясняю, к чему привела моя глупость. Сначала я падаю на одну из собак, умудряясь при этом разорвать юбку, и собака заходится в лае. Затем, поставив куда-то кружку растопленного снега, не могу ее отыскать. Подавив приступ страха, я зову Паркера, который исследует мои глаза. Я и без него знаю, что они покраснели и слезятся. Зрение помутилось, перед глазами красные и фиолетовые вспышки, позади пульсирующая боль. Я знаю, конечно, что, уходя, должна была их защитить, но не подумала об этом, настолько была счастлива идти с ним и любоваться широкой белой равниной после грязных окрестностей Ганновера.

Паркер делает компресс из чайных листьев, завернутых в миткаль, охлаждает в снегу и велит мне прижать к глазам. Это приносит облегчение, хотя и не такое, как несколько капель «Болеутоляющего Перри Дэвиса». Возможно, к лучшему, что у нас их нет. Я думаю о Несбите, забившемся в угол своего кабинета и скалящем зубы; когда-то и я была такой.

— Мы далеко от… места?

Привычка заставляет меня опустить компресс: невежливо не смотреть на собеседника.

— Не убирайте, — говорит он и, когда я возвращаю компресс на место, добавляет: — Мы будем там послезавтра.

— А что там?

— Озеро, хижина.

— Какое озеро?

— У него нет названия, насколько мне известно.

— А почему туда?

Паркер колеблется долгую минуту, так что я опять поглядываю на него из-за компресса. Он смотрит вдаль и, кажется, этого не замечает.

— Потому что меха именно там.

— Меха? Вы имеете в виду норвежские меха?

— Да.

Теперь я совсем опускаю компресс и смотрю на него всерьез:

— Почему вы хотите привести его к ним? Ведь именно этого он и добивается!

— И поэтому мы так поступаем. Держите компресс.

— Разве мы не можем… сделать вид, что они где-нибудь еще?

— Я думаю, он уже знает, где они. Выбери мы другое направление, он вряд ли пошел бы за нами. Он уже ходил туда — он и Нипапанис.

Я думаю о том, что это значит: Нипапанис не вернулся, а значит, он до сих пор там. И страх пробирает меня до мозга костей, поселяется там как хозяин. За мокрым компрессом нетрудно скрыть мою реакцию; гораздо труднее делать вид, что я достаточно для этого отважна.

— В этом случае, когда он придет, все станет ясно.

И что тогда? Я думаю, но не решаюсь озвучить. В голове у меня другой голос — раздражающий — нашептывает: ты могла бы остаться. Ты сама заварила эту кашу. Так лопай теперь.

Затем, после очередной паузы, Паркер говорит:

— Откройте рот.

— Прошу прощения?

Он что, мысли мои читает? Мне так стыдно, что уже почти не страшно.

— Откройте рот, — повторяет он немного мягче; ему как будто смешно.

Я, словно ребенок, приоткрываю рот. И чувствую губами что-то твердое, раздвигающее их, а потом в рот мне скользит какой-то шероховатый кусок, похожий на озерный лед, — плоский и расплывающийся. Моих губ касается большой или указательный палец, шершавый, как наждак. А может, это перчатка.

Закрываю рот и чувствую, как согревается и тает его содержимое, наполняя рот сладкой влагой. Я улыбаюсь: кленовый сахар. Представить себе не могу, откуда он его взял.

— Хорошо? — спрашивает он, и по его голосу я понимаю, что он тоже улыбается.

Я клоню голову набок, как бы обдумывая ответ.

— Хм, — чуть слышно выдыхаю я, по-прежнему скрываясь за компрессом, что придает мне бесшабашности. — Подразумевается, что это поможет моим глазам?

— Нет. Подразумевается, что это вкусно.

Я полной грудью вдыхаю воздух, пахнущий осенним дымом и сладостью с горьким угольным привкусом.