Пятьдесят оттенков темноты - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Вайн cтр.№ 43

Почему мне не пришло в голову, что самая большая опасность поджидает меня после спектакля, на улице? Просто не пришло. Когда опустился занавес и под звуки национального гимна, который всегда исполнялся в те дни, зрители встали, я подумала, что все обошлось.

Это могла быть улица Странд у театра, или Шафтлсберри-авеню, или Хеймаркет. Но мне кажется, это была Чаринг-Кросс-роуд в том месте, где Шафтлсберри-авеню упирается в Кембриджскую площадь. Долгая тирания светомаскировки к тому времени почти закончилась, и здесь было разрешено частичное затемнение, хотя в конце августа — и в последующие несколько недель, из-за нехватки рабочей силы и ламп — Вест-Энд все еще оставался погруженным во тьму. Сияла полная луна, которую не заслонял смог или дым. Мы шли по тротуару среди толпы. Вдруг люди расступились, словно подчиняясь ремарке в тексте пьесы или команде режиссера, и я оказалась прямо перед Иден — она стояла у края тротуара, ожидая, когда можно будет перейти дорогу, и спутник держал ее за руку. Сегодня они, наверное, ловили бы такси, а тогда шли к станции метро, вероятно, «Лестер-сквер».

Нас разделяло не больше трех ярдов. Мои губы уже складывались в слабую улыбку, а с языка было готово соскочить: «Привет, Иден», когда ее взгляд — внимательный, немигающий — встретился с моим взглядом, задержался на секунду, а затем скользнул в сторону. В этот момент все чувства к ней, которые еще теплились в моей душе, исчезли окончательно. Я была потрясена, потому что считала ее взрослой, а себя еще наполовину ребенком; меня охватили смятение и стыд — за нее. Несомненно, Иден меня видела. Я не сомневалась, что она меня заметила и узнала. Ничто не убивает быстрее, чем презрение, и презрение затопило меня жаркой волной, так что я закрыла руками пылающее лицо, пытаясь охладить его пальцами. Иден и ее приятель перешли через дорогу и затерялись в толпе, но когда я закрыла глаза, ее изображение снова появилось на моей темной сетчатке: красивое, утонченное лицо, похожее на лицо Фрэнсиса, красная, как у клоуна, помада, цвета почтовых ящиков, выделявшаяся на фоне белой кожи, синие глаза, похожие на стеклянные шарики, и золотистые волосы, как у херувима на потолке театра. На ней было белое платье, струящееся, в многочисленных складках; ноги без чулок обуты в белые туфли, как у Бетти Грейбл, [47] с каблуками, заставлявшими высоко поднимать ноги, словно лошадь.

Расскажи я об этой встрече отцу, он предположил бы, что я ошиблась. Я много об этом думала. Представляла, как опишу Иден, если отец спросит, и как он, услышав о греческом платье и золотистом сооружении из волос, скажет:

— Не похоже на мою сестру. Ты приняла за нее кого-то другого.

Разумеется, нет. Это была Иден, и она была в Лондоне, когда все считали, что она в Шотландии. Загадки и тайны, обожаемые Лонгли, пополнились новой загадкой и новой тайной. Я задавала себе вопросы: служит ли еще Иден во вспомогательных войсках или нет, живет ли она в Лондоне или приехала сюда на время. Мне даже казалось — подобные события способны вызывать параноидальные мысли, — что я единственная, кто не посвящен в эту тайну, а все остальные, в том числе отец и Вера, точно знают, где Иден, но по каким-то непостижимым причинам скрывают от меня; Вера уже все знала, когда однажды сказала отцу, что Иден в Лондондерри, а на следующий день — что в Гуроке. А бедный Чед, с такой грустью — так мне казалось — говоривший о своей неспособности добиться любви Иден, хотя в желании попробовать у него не было недостатка?

Я обнаружила, что сама создаю тайны. Недаром во мне течет кровь Лонгли. Конечно, я пытаюсь выстроить из этих воспоминаний определенную последовательность, располагая события и, если можно так выразиться, открытия в хронологическом порядке. И только гораздо позже, много лет спустя, я узнала правду. Тогда я о многом узнала. Иден уволилась из женской вспомогательной службы военно-морских сил. В том августе уже прошло девять месяцев, как она перестала быть старшим радиотелеграфистом подразделения вспомогательной службы, расквартированного в Лондондерри или в Шотландии, где она, как выяснилось, никогда не была. В Лондоне Иден работала секретарем и компаньонкой старой дамы, леди Роджерсон, проживавшей на Белгрейв-сквер. Самое странное, что она получила эту работу через кого-то из благородных родственников Чеда, с которым тот ее познакомил, хотя сам Чед оставался в полном неведении. Иден просто использовала его для того, чтобы сделать очередной шаг к своему главному шансу, — как и любого, кто мог оказаться полезен. Она переехала на Белгрейв-сквер, и совсем скоро (по ее словам) леди Роджерсон стала смотреть на нее как на дочь… или, скорее, племянницу. Мужчина с курчавыми каштановыми волосами приходился леди Роджерсон кем-то вроде кузена, и у него тоже имелся титул, хотя я не могу вспомнить, какой именно. Как бы то ни было, вовсе не его подцепила Иден, которая в конечном итоге извлекла пользу из проживания в Белгрейвии.

Обо всем этом Вера прекрасно знала.

Я привыкла считать «Лорел Коттедж» домом Веры и испытала шок, когда услышала, как отец говорит матери, что, наверное, дом нужно продать и разделить вырученную сумму между ним, Верой и Иден. Именно так завещала бабушка. Но отец отказался от своих прав, потому что Вере нужно было место, которое станет домом для Иден, а затем началась война, разрушившая все. Если повезет, продажа «Лорел Коттедж» даст пятнадцать тысяч фунтов, и отец много рассуждал, на что израсходует свою долю в пять тысяч — сделает пристройку, переедет в другой дом, купит машину, отремонтирует гостиную, поедет в Швейцарию познакомиться с родственниками матери, — снова и снова тратя деньги в своем воображении. Для банковского менеджера, которым он только что стал, отец был очень наивен в своем отношении к деньгам.

Практичная и гораздо более реалистичная, мать с самого начала не верила в эти деньги. Она принадлежала к той категории женщин, которые не стесняются повторять: «Я тебе говорила». Другая ее любимая фраза: «Вот увидишь, что я права». Так обычно и получалось.

— Когда умерла твоя мать, я предлагала продать дом. Джеральд купил бы дом для Веры, а Иден могла бы переехать к нам. И тогда все могло бы сложиться иначе.

Действительно, могло бы.

— Прежде всего, Иден так не важничала бы, — говорила моя мать. — Никому не идет на пользу, если его превращают в идола.

Отец обиженным тоном ответил, что она преувеличивает. Я попыталась представить, как бы это выглядело: Иден в роли моей старшей сестры. Я понятия не имела, звучало ли когда-нибудь подобное предложение. И повлияло ли бы это на — по выражению Эллиота — «тайное переплетение человеческих судеб», изменив ход событий — и тогда на прошлой неделе Вера на свой семьдесят восьмой день рождения пришла бы ко мне на чай вместе с Хелен? И с Иден, бодрой шестидесяти-трехлетней блондинкой? Может, к нам заглянул бы Фрэнсис, чтобы по своему обыкновению внести раздор — словно богиня Эрида, [48] принесшая золотое яблоко на пир. И Джейми не менял бы фамилию, а оставил свою, и не отправился в добровольную ссылку? Но мне почему-то кажется, что ничего не изменилось бы — учитывая войну и характеры участников драмы.