Опальным полагалось ехать в ссылку на навозных телегах, запряженных плохонькими лошадьми. Положим, худых крестьянских лошадей стрелецкий пятидесятник приказывал менять в ямских дворах на крепких и резвых коней. Но отменить унизительный обычай везти опальных на телегах было не в его силах. Братьев Желябужских бесило такое бесчестие. Они готовы были ехать дальше Сибири, но на конях, как подобает дворянам, а не на навозных телегах, как смерды. Александр быстро нашел общий язык с полусотником. Они балагурили всю дорогу. Пользуясь приятельскими отношениями, Александр выпрашивал коня и молодецки гарцевал на нем. Иван трясся на телеге рядом с женой и кусал губы от досады.
На каждой остановке толпы людишек сбегались поглазеть на опальную государыню. Они окружали телеги, назойливо лезли вперед, не обращая внимания на стрельцов, отгонявших их прикладами пищалей. Стояли недвижимо, как пни, или толкали друг дружку, шепчась, что на почерневшей соломе сидит сама государева невеста. Их жалость сильно досаждала Марье. Счастье, что зеваки принимали за царицу зареванную жену Желябужского. Немало было и тех, кто откровенно радовался беде знатных людей. Они смеялись и нахально тыкали перстом в опальных, отпуская похабные шутки насчет порченой невесты.
День за днем тянулась дорога к месту ссылки. Проехали Кострому, сделав остановку в Ипатьевском монастыре, где Михаил Федорович получил благословение на царство. В Костроме не знали, как встречать опальную невесту. В Ипатьевском бухнули в колокола, как при приезде государыни, а костромской воевода держался надменно и дерзко величал Марью дворянкой Хлоповой.
Похожая история повторилась на Каме во владениях именитых людей Строгановых. Сей чин – именитые люди и право писаться во всех царских грамотах с «вичем», то есть по отчеству – был пожалован Строгановым совсем недавно, при Василии Шуйском, за то, что они пожертвовали большие деньги на войну с поляками, немцами и русскими изменниками. Во всем Московском государстве не было иных именитых людей, кроме Строгановых, равно как и не было тех, кто мог сравниться с ними по богатству. Именитые люди возводили свой род к мученику Спиридону, коего ордынский хан велел привязать к столбу и тело его исстрогать. Якобы от этого исстроганного мученика за святую веру и пошло имя Строгановы. Подъезжая к строгановским владениям, братья Желябужские потешались над купчишками, вздумавшими равнять себя со столбовыми дворянами. На самом деле Строгановы были подлого происхождения, из поморских мужиков. Один из них – Аника разбогател при Иване Грозном, получив от царских щедрот немереные версты землицы по Каме и Чусовой и разрешение, где в тех местах рассол найдет, ставить варницы и соль варить.
Но когда ссыльные дворяне въехали в царство Строгановых, они невольно прикусили языки. Подлинно, в этих глухих местах было свое государство в государстве. Кроме деревень и сел, лавок и амбаров, Строгановы держали собственное войско и укрепленный город, чем не могли похвастать даже знатнейшие из бояр, потомки великих и удельных князей. Двор Строгановых, похожий на царские палаты с башнями, увенчанными коронами, раскинулся в Орле-городке среди большого посада. Были там и деревянные церкви, гораздо построенные. Город окружала деревянная стена, которая в самом опасном приступном месте, ближе к соляным варницам, была выложена камнем. Стены ощерились пушками, а при них находились пушкари, пищальники и воротники. Никто из Строгановых не захотел повидаться с опальными, что дало бабушке Федоре повод горько посетовать, что всего месяц назад именитые купчишки не знали бы, как угодить государыне. Братья Желябужские подавленно молчали, бросая косые взгляды на крепость Строгановых, когда ссыльных перевозили на левый берег Камы.
Гораздо теплее их встретили в Соли Камской. Город, стоявший на холме у впадения речки Усолки в Каму, ограждали стены с четырьмя глухими и пятью воротными башнями, потайным выходом в лес и тайником к Усолке. Внутри крепости возвышалась рубленая церковь Михаила Архангела, колокольня и осадные дворы. За крепостью в посаде располагались воеводский двор, казенные строения, деревянный Троицкий собор, четыре клетские шатровые церкви и жилые дома соликамцев. Соль Камская бурлила жизнью. Все спешили по делам, никто не сидел праздно. Вдоль Усолки выстроились тридцать варниц, из которых валили клубы черного дыма. И такой же дым валил из труб бесчисленных кузниц, где ковали железо для соляных промыслов.
Дядя Иван, который ежевечерне записывал разные любопытные сведения в дорожник, вознамерился осмотреть одну из варниц по Усолке. Александр от нечего делать пошел с братом, уговорив пятидесятника составить им компанию. Марья потребовала, чтобы ее тоже взяли. Пятидесятник удивился желанию девицы осмотреть варницы, но препятствовать не стал. Как оказалось, большинство варниц принадлежало все тем же именитым людям Строгановым. Братья Желябужские уже не осмеливались куражиться над купчишками. Иван смиренно попросил строгановского приказчика показать проезжим людям, как варят соль. Приказчик снисходительно хмыкнул:
– Вам-то, дворянам, какое до сего дело? Токмо тайны здесь нет. Покажу, коли любопытствуете.
Приказчик повел ссыльных к соляным колодцам, похожим на обычные колодцы с питьевой водой. Только вместо воды ворот поднимал со дна тяжелую бадью с рассолом. В некоторых колодцах вместо воротов были устроены деревянные солеподъемные трубы. По одной трубе закачивалась вода, размывавшая пласт соли, а по другой откачивался рассол. Затем рассол выливали в деревянные желобы, по которым он медленно стекал в варницы. Бревна варниц пропитались солью и были проконопачены овечьей шерстью. В сопровождении приказчика дворяне вошли внутрь одной из варниц и тут же выскочили назад. Марье показалось, что она заглянула в преисподню. Посредине варницы была выкопана яма, в которой нестерпимым жаром полыхал огонь. Над огненной ямой висел церен, напоминавший огромную жаровню. На церене, склепанном из железных полос, выпаривали рассол. Густой дым, разъедавший глаза, валил из ямы и поднимался столбом к отверстию в четырехскатной крыше. Сквозь дым с трудом можно было разглядеть полуголых, черных, как черти, людей, которые подбрасывали в яму дрова и помешивали длинными скребками рассол на церене. Выскочив из варницы, откашливаясь и утирая слезы с глаз, ссыльные слушали объяснения приказчика:
– Варничный год начинается в середине июня, когда сходит камская вода. Сначала очищаем от грязи подцеренные ямы и разводим огонь. Потом пущаем по желобам рассол. Смотря по жару и кипению дается оного три али пять напусков за одну варю, а расходу шесть или больше саженей дров. На следующий день соль соскребается с церена и сушится на засеках, а потом переносится в амбары. Опять разводится огонь, пущается рассол и начинается новая варя. В апреле месяце Кама разливается и судам мочно подплыть к амбарам. Грузим соль-пермянку и везем ее по Каме на матушку Волгу. Оттуда в низовые города по течению, а против течения в Ярославль и иные города тянем на бечевках бурлацкой силою.
Просторные соляные амбары на ряжах стояли у самой воды. Иван Желябужский полюбопытствовал, отчего у амбара двойные бревенчатые стены, и получил ответ, что сие сделано для того, чтобы стены не расперло от тяжести соли, коей амбары к весне заполнены по самую крышу. Распрощавшись со строгановским приказчиком, ссыльные направились домой. Дядя на ходу подсчитывал, сколько тысяч пудов соли будет лежать к весне в каждом амбаре. А ведь каждый пуд стоит не меньше алтына! Соль нужна всем: и в царских палатах несоленые яства испортят пир, и в самой худой крестьянской избе краюха ржаного хлеба с луковицей нейдут в горло без соли. Но особенно нужна соль посадским людям, чью каждодневную пищу составляет соленая и вяленая рыба. Целые горы рыбы вылавливают на Волге, и десятки тысяч пудов соли потребны, чтобы сохранить ее. Все накопленное в амбарах будет продано, обогащая именитых людей Строгановых.