Гена думал, наверное, секунду, а потом тронул машину и
аккуратненько причалил к крыльцу, так что задняя дверь оказалась прямо напротив
расчищенных ступеней. Не зря они так много лет проработали вместе!..
Облачив Викторию в меха, Олег опять согнул руку кренделем, и
опять она сделала вид, что не заметила, и, чуть опередив ее на ступенях и
заранее наслаждаясь, он распахнул перед ней дверь своей машины.
Глаза у нее стали круглыми, и розовый, свеженапомаженный в
туалете ротик открылся.
— Может, я вас все-таки подвезу? — осведомился Олег
Петрович. — Идти пешком холодно, да и страшные лесные разбойники не дремлют! Во
главе со своей атаманшей.
Генин затылок выражал массу эмоций, в основном, конечно,
одобрение. Девушка была высокого класса. Гене явно понравилась. Почему-то такие
девушки особенно нравятся именно водителям.
Рукой в перчатке Виктория взялась за блестящую черную дверь,
сделала неуловимое движение, и оказалась внутри, и изящно подобрала полу шубки,
и даже ее нос выражал восторг.
Все правильно. Все правильно, дорогая, так и должно быть.
Олег обошел машину. Гена уже поджидал его с другой стороны у
распахнутой двери и снизу вверх вопросительно кивнул головой. Олег чуть заметно
приподнял брови.
«Это кто?»
«Пока не знаю. Пока просто барышня».
«А-а. Ну-ну».
— Как называется эта машина? — спросила Виктория, едва
лимузин тронулся, и огляделась, словно пришла в картинную галерею. Впрочем, в
салоне было на что посмотреть.
— «Мейбах». Хорошая немецкая марка.
— Я знаю, что хорошая, — весело сказала она. — А… откуда у
тебя такая машина? На антиквариате хорошо зарабатываешь?
Он отметил и «ты», и веселость тона. Правила игры — великая
вещь, особенно когда ты о них хорошо осведомлен.
— Я вообще прилично зарабатываю.
В просторном салоне они сидели совершенно свободно, но
Виктория, посмотрев плутовским взглядом, чуть-чуть придвинулась к нему поближе.
Мама будет в восторге! Кавалеров на «Мейбахе» у дочки еще
никогда не было. Ну, подумаешь, лысый и одевается как-то странно! Это все мы
поправим. Волосы можно нарастить в клинике, теперь все лысые делают себе волосы
в разных клиниках. Переодеть тоже можно, и она искоса взглянула на Олега,
прикидывая, какая из итальянских марок ему больше всего пойдет. Пожалуй, он был
бы вполне хорош в том стиле, в котором одевается знаменитый адвокат Павел
Астахов. Вот ведь несправедливость жизни какая!.. Того и переодевать не нужно,
и собой хорош во всех отношениях, но… занят. Женат давно и надолго, у них на
курсе это даже обсуждали как-то, и все сошлись на том, что развести его с женой
не удастся, хоть что ни делай!..
Машина притормозила у знакомой промерзшей двери, Олег
вытащил из-под куртки икону и сунул ее в сторону Гениной спины. Икона
моментально исчезла, как и не было ее!..
— Я на пять минут зайду к Василию Дмитриевичу, — сказал
Олег, натягивая перчатку. — Ты меня подождешь или зайдешь со мной?
— Не хочу я больше видеть этого старьевщика, — объявила
Виктория. — Он мне кресло не нашел, хоть и обещал! Я лучше тут посижу, в тепле.
У нас такой ужасный климат!..
— Ужасный, — согласился Олег. — Славянские племена совершили
роковую ошибку, решив здесь поселиться, тут я с тобой полностью согласен. Гена,
ждите меня, я скоро.
— Проводить, Олег Петрович?
Вопрос был задан просто так, потому что его полагалось
задать по сценарию. Сценарий следующий: мы производим впечатление на девушку
сказочной красоты. Машина в сценарии шла в первой картине, а во второй должна
идти вооруженная до зубов личная королевская охрана.
Эх, Олег Петрович, мне бы ваши денежки да ваши возможности,
у меня бы такая охрана была, не то что девушка, сам президент бы позавидовал!..
— Провожать не нужно, — сказал Олег Петрович внушительным
тоном — все в соответствии со сценарием. — Виктория, не скучай, я скоро
вернусь.
И он выбрался на улицу, подышал морозным воздухом — как он
любил мороз, ледяной застывший воздух, скрип снега, громкие голоса детворы,
катавшейся с горки посреди лысого скверика!.. — и второй раз за сегодняшний
день поднялся по хорошо знакомым обледенелым ступеням и толкнул примерзшую
дверь.
— Василий Дмитриевич! А Василий Дмитриевич?! Вы где?
Рефлектор пыхал в полумраке раскаленным рыльцем, что-то
тоненько звенело, как будто кто-то задел хрустальную подвеску на старинном
торшере и звон все еще тянется, длится в тишине.
— Василий Дмитриевич! Вы в прятки играете? Выходите, будет
вам!
Никто не отзывался, и звук постепенно затих, и Олег вдруг
насторожился.
Что-то не так. Что-то явно не так.
— Василий Дмитриевич!
Слабый стон раздался из-за ширмы, и у Олега что-то
взорвалось в голове, словно вспыхнула и погасла перегоревшая лампочка. Он еще
постоял, а потом осторожно приблизился и заглянул за ширму.
В середине дня с работы вдруг нагрянула мать, а это в его
планы никак не входило.
— Федька! — позвала она с порога. — Федь, ты дома, что ли?
Он сделал вид, что не слышит. Ему некогда было разговаривать
с матерью.
Некогда и страшно.
— Федька! Ты почему не на работе?! Где ты?
Он сопел, застегивая неудобные «болты» на джинсах.
За дверью зашуршало, потом загремело, по полу знакомо
зашаркали подошвы, и дверь распахнулась. Федор все никак не мог застегнуть
проклятые штаны.
— Федя! — зачем-то удивилась мать. — Ты дома?!
Он молчал, сопел, застегивал.
— Федь, ты чего? Ты ж с утра на работу ушел! А?!
— Чего пристала, — пробормотал нежный сын себе под нос.
«Болты» все никак не давались.
Мать помолчала.
— Да я не пристала, — грустно сказала она. Просто так
спрашиваю.
— А ты не спрашивай. — Он наконец справился с железяками и
схватил со стула рюкзак. Рюкзак потянул за собой штаны, а за ними потянулось
еще что-то, и он с досадой сгреб одежду в огромный ком и швырнул обратно на
стул.
Мать проводила ком глазами, хотела что-то сказать, но
промолчала.
Федор протиснулся мимо нее в коридорчик — быстрей из дома, и
чтоб не отвечать ни на какие вопросы, и не слушать претензий, и не видеть мать
с ее жалостливым овечьим взглядом!..
— Фе-едь! Ты хоть полслова-то мне скажи!
— Чего тебе сказать?
— Ты почему не на работе?