Театр Шаббата - читать онлайн книгу. Автор: Филип Рот cтр.№ 86

— А что же девушка? — спросила Мишель.

— А что, собственно, девушка? — пожал плечами Шаббат.

— Как она держалась, когда ее вызвали давать показания?

— Это была девушка из среднего класса, нервная такая, чудесная, в общем-то, девушка, очень храбрая, но как вы думаете, как она могла держаться в суде? Она испугалась. Там, на улице, она была просто классной девчонкой, смелой, у нее был кураж — угол 116-й и Бродвея — это территория молодых, но здесь, в зале суда, главные — копы, прокурор, судья, это их мир, они поддерживают друг друга, и надо быть слепой, чтобы этого не видеть. Ну, как она давала показания… Испуганным голосом. Пришла, собираясь помочь мне, но в зале суда, в этой большой комнате с высокими потолками, с надписью «ПРАВОСУДИЕ ДЛЯ ВСЕХ» — растерялась.

— Точно — Дебби, — кивнула Мишель.

— Девушка говорит, что она не кричала. Аптекарь говорит, что она кричала, но она утверждает, что не кричала. «Вы хотите сказать, что на Манхэттене, при всем честном народе, мужчина трогает вас за грудь, и вы не кричите?» Обратите внимание, получается, что она шлюха. Этого он и добивается, дает понять, что Дебби, — Шаббат намеренно оговаривается, но делает вид, что даже не заметил своей оговорки, — шлюха. Никто его не поправляет. «Как часто мужчины трогают вас за грудь на улице?» — «Никогда». — «Вы были удивлены, расстроены, шокированы, может быть?» — «Я не заметила». — «Не заметили.?» Девушка уже очень сильно нервничает, но старается держать себя в руках. «Я думала, это такая игра». — «Вы привыкли позволять мужчинам играть вашей грудью на улице? И даже мужчинам, с которыми не знакомы, с которыми ни разу в жизни не разговаривали и даже их лиц вы не видели из-за ширмы?» — «Нет, но он говорит, я кричала. А я не кричала», — настаивает Дебби.

— Хелен, — поправляет Норман.

— Да, Хелен. Хелен Трамбалл.

— Ты сказал: Дебби.

— Нет, я сказал Хелен.

— Ну неважно, — перебила Мишель. — И что было дальше?

— Ну, он взялся за нее всерьез. Во имя своей родной школы Сент-Джон. Во имя своего отца-копа. Во имя морали.

Во имя Америки. Во имя кардинала Спеллмана. Ватикана. Иисуса, Марии, Иосифа и всех, кто был в том хлеву: во имя осла и вола, волхвов и коров, мирры и ладана и всего этого католического шмеера, который давно уже сделал нам дырку в голове, этот парнишка из Сент-Джона начинает изгаляться над бедной Дебби. Просто с дерьмом ее готов смешать. Пинает по-всякому. Ну допустим, я тискаю соски на улицах, но он-то лезет ей куда поглубже. Помнишь, Норм? Я-то помню. Настоящая клиторэктомия, первая на моей памяти такая операция. Так и оттяпал у нее эту штучку, прямо там, под лозунгом «ПРАВОСУДИЕ ДЛЯ ВСЕХ», и судья, коп и аптекарь ассистировали. Ага, можно сказать, разложил ее. «Вы когда-нибудь приходили на лекции с голой грудью?» — «Нет». — «Когда вы учились в средней школе в Бронксе, до того как поступили в Барнард, чтобы защищать свободы артистов, кто-нибудь трогал там вашу грудь при других учащихся?» — «Нет». — «Но ведь там у вас были друзья, не так ли? То есть позволять трогать свою грудь в присутствии незнакомых людей не так стыдно, как при друзьях?» — «Нет. То есть да. Я не знаю». Ага, очко команде хлева. В конце концов он заставил ее допустить, что она могла быть неправа. Случалось ли вам обнажать грудь на 115-й улице, на 114-й улице, на 113-й улице, — и как насчет малолетних детей, которые могут это увидеть? «Там не было маленьких детей». — «Послушайте, вы стоите здесь, этот парень — там, за ширмой. И все происшедшее заняло примерно полторы минуты. И вы помните всех, кто прошел мимо за эти полторы минуты? Да или нет?» — «Нет». — «Середина дня. У детей перерыв на ланч. Там неподалеку музыкальная школа, поблизости есть частные школы. У вас есть брат или сестра?» — «Да, и брат, и сестра». — «Сколько им лет?» — «Двенадцать и десять». — «Вашей сестре десять лет. Как бы вам понравилось, если бы ваша десятилетняя сестра узнала, что вы позволяли незнакомому мужчине делать с собой при всех на углу 116-й улицы и Бродвея, когда мимо проезжали десятки машин и проходили сотни людей? А вы стояли там, и этот мужчина щипал вас за сосок, — как насчет того, чтобы рассказать это сестре?» — Дебби пытается держаться вызывающе: «Не возражаю!» Не возражает. Какая девушка! Если бы найти ее сейчас, да если бы она мне позволила, я бы на углу 116-й улицы и Бродвея ноги ей лизал. Не возражаю! Это в 1956 году! «А если бы он проделал это с вашей сестрой?» Тут она устояла. «Моей сестре всего десять лет». — «Вы говорили о случившемся своей матери?» — «Нет». — «А отцу?» — «Нет». — «Нет. Так не потому ли вы сейчас защищаете этого человека, что вам просто жаль его? А вовсе не потому, что вы считаете, что он поступил правильно. Ведь верно? Верно, Дебби? Верно?» Она уже в слезах. Они добились своего. Они победили. Они как дважды два доказали, что девушка — шлюха. Я чуть умом не тронулся. Ведь главная ложь — это то, что там были дети. А если бы даже и были, то что из этого? Я вскочил и заорал: «Если там было столько детей, почему нет ни одного среди свидетелей?» Прокурору явно на руку, что я ору. Глекель пытается успокоить меня, заставить сесть, а прокурор отвечает мне елейным таким голоском: «Я не моту впутывать в это детей. Я — не вы». — «Черт подери — еще бы! А если бы впутали — они что, упали бы замертво? Говорю вам, это был просто спектакль!» Криком, разумеется, я испортил все еще больше, чем девушка слезами. И вот она уходит в слезах, а судья спрашивает, есть ли еще свидетели. Глекель говорит: «Я хотел бы подвести итог, Ваша Честь». Судья: «В этом нет нужды. Тут нет ничего сложного. Вы пытаетесь убедить меня, что если этот человек вступает с ней в связь прямо на улице, то это искусство? И мы не можем этому помешать, поскольку есть прецеденты у Шекспира и в Библии? Да полно вам! Никакой нет связи между Шекспиром, Библией и половым сношением на улице. Даже если она на него идет». Так меня признали виновным.

— И в чем же? — спросила Мишель. — По всем пунктам?

— Нет-нет. Нарушение общественного порядка и непристойное поведение. Непристойные представления на улице.

— А что, собственно, значит «нарушение общественного порядка»?

— Ну, я же действительно нарушил порядок. Судья мог вкатить мне год по каждому пункту. Но он не так кровожаден. Сейчас уже четыре. А у него еще двенадцать дел, или двадцать, а ему хочется домой, пропустить стаканчик. И вид у него такой, как будто он на расстоянии четырехсот миль к юго-западу от ближайшей выпивки. Нехороший вид. Я тогда не знал, что такое артрит. Сегодня-то я всем сердцем ему сочувствую. А у него-то он уже был, и вот он с ума сходит от боли, но обращается ко мне со словами: «Вы будете еще так делать, мистер Шаббат?» — «Так я зарабатываю себе на жизнь, Ваша Честь». Он опять закрывает лицо руками, но делает вторую попытку. «Вы будете еще так делать? Я хочу, чтобы вы мне пообещали, что если я не посажу вас в тюрьму, вы не будете делать то-то и то-то и трогать то-то и то-то». — «Я не могу этого пообещать», — говорю я. Сент-Джон усмехается. Малчкроун продолжает: «Если вы говорите, что совершили преступление и намерены совершать его снова, я посажу вас на тридцать дней в тюрьму». Тут Джерри Шекель, мой адвокат, шепчет мне на ухо: «Скажите, что больше не будете. Черт с ним. Скажите». Джерри наклоняется и шепчет: «Черт с ним! Надо убираться отсюда». — «Ваша Честь, я больше не буду». — «Вы больше не будете. Замечательно. Тридцать дней условно. Штраф сто долларов, заплатить немедленно». — «У меня нет денег, Ваша Честь». — «Что значит — у вас нет денег? Вы наняли адвоката, вы же платите ему». — «Нет, адвоката мне дал Американский союз гражданских свобод». — «Ваша Честь, — говорит Джерри, — я внесу эти сто долларов, и мы разойдемся». На выходе Сент-Джон, проходя мимо нас, так, чтобы слышали только мы двое, говорит: «И который из вас трахнет девочку?» Я отвечаю: «Который из нас, евреев? Мы все. Мы все трахнем. Даже мой старый дед. Даже наш рабби. Любой трахнет ее, только не ты, Сент-Джон. А ты пойдешь домой трахать свою жену. Ты приговорен к этому — всю свою жизнь трахать Мэри Элизабет, которая обожает свою старшую сестру, монахиню». Так мы с ним сцепились. Слава богу, нас разняли Линк, Норм и Шекель. Это обошлось нам еще в сто долларов, которые заплатил Шекель, а Норм и Линк потом ему вернули, а я опять вышел сухим из воды. Хотя вообще-то, не все же такие философы-просветители, как Малчкроун. На сей раз я мог нарваться на Савонаролу.