Моя мужская правда - читать онлайн книгу. Автор: Филип Рот cтр.№ 46

— Колледж, колледж, колледж! Он нужен только тебе. Стыдно появляться на люди в компании пустоголовой недоучки. И вот я отправляюсь учиться, чтобы спасти твое лицо. И начинаю двигаться в постели. Где он хоть находится, этот твой колледж? Может быть, я вообще окажусь там единственной белой.

— Лишь бы не белой вороной.

— Мне сейчас не до каламбуров.

— Уверяю тебя, все будет отлично.

— О Питер, — глухо всхлипнула она, уткнувшись лицом мне в колени, как испуганный ребенок, — Питер, а что, если меня вызовут? Ну, к доске? (Сквозь рубашку я почувствовал на пояснице две льдинки — ее обнимающие ладони.) Что мне тогда делать?

— Отвечать.

— А если я не смогу? Зачем ты обрекаешь меня на муку?

Прошел год. Как-то вечером на кухне я сидел у плиты, потягивая мелкими глотками «Мутон-Ротшильд», последние остатки из иссякающих запасов покойного Джейми; Сьюзен готовила консоме по-флорентийски, повторяя наизусть свой завтрашний «доклад» по введению в философию — пятиминутное сообщение о скептиках.

— Что там дальше? Нет, не помню. Все попусту. Я не смогу, Питер.

— Сосредоточься.

— А консоме?

— Пускай кипит само.

— То, что кипит само, не бывает съедобным.

— Ну, всего-то пару минут. Я хочу дослушать твой доклад.

— Не лицемерь. Плевать ты хотел на скептиков. И меня они абсолютно не интересуют. И никого из моих однокурсников, больше чем уверена. Но суть не в этом. Я попросту не смогу ничего сказать. Разину рот и не издам ни одного звука. Так уже со мной было — в Уэлсли.

И со мной было — в Бруклине. Но Сьюзен об этом не знала — не подвернулось повода рассказать.

— Что-нибудь ты да скажешь, — подбодрил я ее (и себя).

— Что же, интересно знать?

— Слова. Сконцентрируйся на словах. Как на шпинате.

— А ты мог бы пойти со мной? Только до метро…

— Хочешь, я сяду в аудитории?

— Нет! Только не это! Да я тогда сразу потеряю от страха сознание.

— Но ведь я и сейчас рядом, а ты не плюхаешься в обморок.

— Это кухня, — сказала она с улыбкой, в которой не было заметно счастья.

Потом, после долгих уговоров, она все-таки произнесла до конца свое сообщение, обращаясь более к консоме, чем ко мне.

— Отлично.

— Правда?

— Без дураков.

— Тогда зачем же, — спросила самая хитроумная на свете молодая вдова, — повторять все это завтра? Почему то, что сказано сейчас, не засчитывается?

— Это ведь кухня.

— Черт, — сказала Сьюзен, — нечестно, все вы жулики.

Про что я пишу — про любовь? Вероятно. Но в то время (во всяком случае, для меня) о любви речи не шло. И через год после знакомства Сьюзен оставалась для меня всего лишь убежищем, пристанищем, лежбищем, где я мог укрыться от Морин с ее адвокатами и судами — ото всех, для кого я был ответчиком. У миссис Макколл я обретал безопасность. Царил. Столовая стала моим тронным залом, спальня — гаремом. Где еще меня окружали такой заботой, где еще мне так угождали? Нигде, отвечаю вам, друзья мои. А я? Чем я мог отблагодарить? Многим: я посвящал Сьюзен в тайны повседневной жизни, ей дотоле неведомые. Лучше учиться в колледже, чем бегать по психотерапевтам (даже имея университетский диплом). Лучше задыхаться от страсти, чем лежать бревно бревном (если половой инстинкт еще не бесследно иссяк). Я обучал ее элементарным способам общения и навыкам публичного разговора; она окружала меня заботой и лаской. Обоим это шло на пользу. Не обходилось, конечно, и без вреда. Однажды, когда Сьюзен успешно справилась с какой-то проверочной работой, я, гордый, как папаша отличницы, подарил ей браслет и пригласил на ужин; но когда она той же ночью в очередной раз, несмотря на все старания, не испытала оргазма, я окончательно разуверился в своих силах. Так опускаются руки у учителя, чей воспитанник, в которого вложено столько педагогических усилий, безнадежно проваливается на экзамене. Как это могло случиться после долгих дней, целиком посвященных подготовке? Где допущена ошибка? Не зарепетировались ли мы, как говорят актеры (и, наверное, репетиторы)? Видимо, вернее всех будет такая формулировка: я хотел вылечить Сьюзен, сделать существование миссис Макколл менее обременительным и тягостным и подсознательно связывал ее выздоровление со своим; плачевный итог усугубил мое собственное заболевание. Нет, я не жалуюсь и тем более не собираюсь отбивать хлеб у профессионалов, которым платят за исцеление страждущих душ и склеивание разбитых сердец, — доктор Голдинг может быть спокоен. Он, кстати, считал (и, очевидно, считает), что именно мое отцовское (на его языке — патриархальное) отношение к Сьюзен сделало перспективу ее оргазма недостижимой, как горизонт. У вас есть серьезные аргументы против? У меня нет, да я их и не ищу. Я не теоретик, не диагност, я не чей-нибудь там отец. До этого мне далеко. Я больной, занимающийся самолечением.

Теперь-то ясно, что единственным эффективным для меня лекарством была Сьюзен. Но я донимал доктора Шпильфогеля жалобами на отвращение к этому средству, острую аллергическую реакцию, полную непереносимость. Массированные дозы снадобья под названьем «Сьюзен» меньше лечат, чем калечат. Доктор Шпильфогель относился к миссис Макколл совершенно иначе, чем Моррис. Беда в том, что, беседуя с психотерапевтом, обсуждая с ним проблему, выворачивая душу наизнанку, я начинал разделять мнение брата.

— Она безнадежна, — жаловался я врачу, — запуганный нахохлившийся воробышек.

— Вы предпочитаете очередную стервятницу?

— Предпочел бы нечто среднее, — вздыхал я о Нэнси Майлс, хотя оценивал ее в тот момент куда выше среднего и глубоко сожалел, что так и не ответил на давнишнее письмо.

— Серединка на половинку… Такое встречается редко. Не лучше ли довольствоваться тем, что есть?

— А что есть, доктор? Сплошные фобии и некоммуникабельность. Она рабыня, и не только моя, но вообще.

— Давайте разбираться. Вы что, соскучились по семейным бурям? По шекспировским страстям? По Морин? Вам нужен Götterdammerung [92] на завтрак, Армагеддон на обед и Страшный суд на ужин? Чем вас не устраивает тишина за столом?

— Забьется в угол, как мышка, и все тут.

— Ну и что? Вы не кисейная барышня, а взрослый мужчина. Мышка не должна вызывать у вас страха, а уж тем более — отвращения.

— А если мышка захочет выйти замуж — за меня?

— Как же она сможет выйти за вас, если вы женаты?

— Но я ведь получу когда-нибудь развод!

— Тогда и будем думать. Зачем терзаться заранее?

— Я не терзаюсь, доктор. Но есть серьезная проблема. Как вы думаете, если мы расстанемся, не учудит ли она что-нибудь над собой? Ну, в смысле самоубийства. Это на нее похоже.