Он продолжал шагать, вдыхая запахи жизни и растительности,
что окружала и полностью его игнорировала.
День был серым, и человек повернул на восток, где облако
закрывало его солнце. Взглянул на него и через несколько минут оно рассеялось.
День прояснился, но он зарычал, вздохнул и ушел от этого.
– Всегда чучело, – произнес, когда вошел в
библиотеку, затем снял свой жакет и повесил на крюк рядом с дверью.
Он пробежал глазами по рядам контейнеров, содержащих
наиболее полную коллекцию религиозных манускриптов галактики. На полках, под
каждым контейнером, была обозначена область факсимиле оригиналов. Затем прошел
в следующую комнату и продолжил поиск.
– Вверху, у потолка, – вздохнул он. – Я мог
бы догадаться.
Затем приставил лестницу к трем футам кумранских свитков,
сбалансировал ее и поднялся.
Зажег сигарету, когда сел в легкое кресло с копией «Книги
Жизни Манифолда Перилса и Плис для Продолжающегося Дыхания», древнего
пейанского манускрипта, на коленях.
Через несколько мгновений, позже, показалось, что услышал
щелчок и запрограммированный кашель у правого локтя. Робот вошел, бесшумно
развернулся на толстом ковре, подошел к человеку и опустил закрытый поднос на
более приемлемый для принятия пищи уровень. Затем продолжил манипуляции и
открыл его.
Он ел машинально, продолжая читать. Через некоторое время
заметил, что робот вышел. Он не помнил, что же такое съел за ленчем.
Продолжал читать.
Обед прошел в той же манере. Подошла ночь и вокруг него
включилось освещение, усиливаясь по мере того как темнота сгущалась.
Уже посреди ночи он перевернул последнюю страницу и закрыл
книгу. Потянулся, зевнул, поднялся и пошатываясь пошел. Он не почувствовал, что
правая нога затекла. Сел обратно и подождал, пока снова сможет двигаться. Когда
все прошло, поднялся по лестнице и заполнил нишу. Затем обратно поставил
лестницу в угол. Он мог бы иметь роботов-экстензоров и гравилифты, но
предпочитал старые модели библиотек.
Он прошел мимо затянувшихся окон и зашагал к бару на
западной террасе. Сел перед ним и сзади включилось освещение.
– Бурбон и воду, – сделал заказ. – Двойной.
Последовала десятисекундная пауза, в течение которой можно
было почувствовать слабую вибрацию на кончиках пальцев, покоящихся на стойке.
Затем шесть на шесть квадрат открылся перед ним и медленно появился стакан с
напитком, заполненный точно до расчетного уровня. Он взял его и отпил.
– …И пачку сигарет, – добавил, вспомнив, что его
кончились несколько часов назад.
Они были переданы. Он вскрыл пачку и зажег одну с помощью
того, что вероятно было последней зипповской зажигалкой из музея.
Определенно она еще функционировала. Каждый винтик был
заменен несчетное количество раз сделанными по заказу дубликатами, созданными
единственно с целью починить зажигалку – таким образом она не являлась, строго
говоря, античной вещью; по природе скорее всего прямой потомок. Его брат отдал
ее ему – когда? Он сделал еще глоток. Где-то еще у него был оригинал, все
поврежденные детали заново собраны внутри поцарапанного корпуса. Вероятно
где-то на дне ящика того старого стола…
Он затянулся сигаретой и почувствовал как тепло от напитка
разливается в желудке и затем быстро распространяется за его пределы.
Оранжевая луна висела низко над горизонтом, и быстро
проносящиеся белые существа были шагающими полубогами. Он слабо улыбнулся,
прислушиваясь к лягоштормовскому хору в болоте. Они исполняли что-то из
Вивальди. Это из «Лета»? Да. Так. Сделал еще глоток и взболтнул остаток в
стакане.
Да, это его работа, решил он. Он действительно единственный
из них с опытом в пространстве. И конечно священника лучше будет послать для
выяснения к чужестранцу, чем одного из его собственных людей. Меньше шансов для
выговора, для расовых споров; и если какая-то опасность…
«Цинично, – решил он, – а ты не хочешь быть
циником. Только практиком.
Что бы ни побуждало, теперь это твое; и ты знаешь что
случилось в прошлый раз, кое-что похожее. Должно быть с тем же имели дело.
Факт, что не будет элемента контрольных средств, в конечном счете дойдет до
каждого.»
Он допил, загасил сигарету. Стакан исчез. Панель
заскользила, закрываясь.
– Дайте мне того же, – сказал он и быстро. –
Не сигареты, – припомнил новую программу сервомеха.
Питье вновь появилось, и он взял его машинально, находясь в
глубокой задумчивости. Затем прошел и полуоткинул свое любимое кресло.
Приглушил освещение, заставил температуру комнаты снизиться до 62 градусов по
Фаренгейту, передвинул контроль, который вызвал возгорание настоящих дров в
камине напротив, через комнату, опустил трехмерное изображение зимней ночи на
одно из окон комнаты (это заняло у него несколько часов, чтобы достигнуть
по-настоящему похожего вида), погасив теперь все светильники, увидел, что огонь
разгорелся и откинулся в своем любимом, служащим для дум приспособлении.
Утром он включил свой автомат-секретарь и прибор записи.
– Первое, – продиктовал, – я хочу поговорить
с д-ром Мэтью и тремя моими лучшими программистами, немедленно после завтрака,
здесь во время работы. Я хочу завтрак, кстати, в 20 минут. Вы приблизительно
рассчитаете время на еду.
– Вы желаете поговорить с ними поодиночке или со всеми
вместе? – прозвучал голос из спрятанного преобразователя.
– Со всеми. Теперь…
– Что вы предпочтете на завтрак? – прервал
С&З.
– Все что угодно. Теперь…
– Пожалуйста будьте более последовательны. Последний
раз вы произнесли «все что»…
– Хорошо.
Ветчина-и-яйца-и-поджаренный-хлеб-и-мармелад-и-кофе. Теперь, второе, я хочу
кого-нибудь в высоком звании из моего штата для контакта с начальником
Медицинского Управления или Директором службы Здоровья или с кем-нибудь еще с
таким же, черт, званием в комплексе СЭЛ. Я хочу полного доступа к компьютеру
Панопаса, не позже чем завтра к полудню, по местному времени, посредством
дистанционного ввода отсюда с Хоумфри. Третье, иметь контроль в порту за всеми
транспортами выходящими из дистанционного прыжка. Четвертое, выяснить
принадлежность и получить досье… Это все.
Приблизительно через час с четвертью, когда они собрались,
он махнул рукой на кресла и улыбнулся.