– Ни один человек не найдет этой двери хотя бы
потому, что ее просто нет.
Сердце Юлии упало: значит, она обречена!
Однако следующие слова вновь вселили надежду:
– Двери-то нет, а выход все же есть, но знаю
его только я. Вперед, панове!
И тут Юлия поняла одну очень простую вещь. Ей
совсем не надо метаться туда-сюда в поисках выхода: всего-то и требуется, что
отсидеться в укромном местечке, пока погоня не прошумит мимо, а потом красться
следом, высматривая этот лаз, провал, отверстие, щель в стене или как он еще
там выглядит, выход?! А где надежнее можно спрятаться в погребе, уставленном
бочками, как не в самой бочке? Здесь ведь есть и пустые. Вот, например, эта –
замшелая, покрытая пылью и паутиной… Быть может, еще сам Завиша Черный прикатил
ее сюда!
Юлия легонько постучала – бочка отозвалась
гулко-гулко! Наверняка пустая. Изо всех сил убеждая себя, что, если даже здесь
и оставалось вино, то давным-давно все высохло за древностию лет, она
вскарабкалась на бочку и, едва не цепляясь головой за низкий сводчатый потолок,
села на край круглого темного отверстия, свесив туда ноги, брезгливо
поджимаясь.
– Вот она! Глядите, вот она! – раздался
совсем рядом голос пана Жалекачского, и Юлия так вздрогнула от неожиданности и
страха, что свалилась в бочку… и мелькнувшая мысль, что она теперь загнала себя
в ловушку и сделается легкой добычею дракона, была унесена вихрем
стремительного падения.
* * *
В том-то и дело! Как ни велика была эта бочка,
должна же Юлия была свалиться на ее дно! А она все летела и летела в темноте
ногами вперед, словно бы в стволе шахты, задыхаясь, ибо горло перехватило от
ужаса, под некий веселый перезвон, не в силах понять, в ушах это звенит или
бренчит золото в карманах, и ей казалось, что длился полет бесконечно долго,
пока какой-то неведомый внутренний голос не подсказал ей согнуть ноги, и уже в
следующее мгновение она с силой приземлилась, но не удержалась, свалилась на
бок – и тут же покатилась-заскользила по некоему непроглядному желобу, словно с
ледяной горы, едва дыша от страха, от скорости и испуская какие-то сдавленные
не то крики, не то смешки, потому что ей и впрямь было страшно и смешно разом,
точь-в-точь как в детстве, когда в нижегородском Любавине со страшной скоростью
вылетали с горы на волжский лед и еще какое-то время неслись, не в силах
остановиться и выписывая немыслимые круги на глянцевой, сверкающей поверхности,
сани.
Внезапно ноги Юлии на что-то снова резко
наткнулись, и, подхваченное инерцией, тело ее полетело вперед так резко, что
она упала на четвереньки, чудом не перекувыркнувшись, – упала лицом в
неподвижную, стылую гладь воды, лежащей почти вровень с берегом.
Подземное озеро! Вот оно, подземное озеро!
Значит, оно все-таки существует!
И так велик был суеверный восторг, что она
огляделась, почти не сомневаясь, что сейчас увидит и лебедя с лодочкой,
медленно рассекающего водную гладь, а может быть, и призрак самого Завиши
Черного, охраняющего свои сокровища.
Она вскочила, прижалась к скале, с ужасом
озираясь, но гладь озера была недвижима. И как это ни странно, Юлия обнаружила,
что здесь нет кромешной тьмы. Вода была как бы подсвечена изнутри; вдобавок
слабый, мертвенный свет изливался из ближней расселины, слегка высвечивая и
шелково-черную гладь, и острые нагромождения камней, и начало какого-то темного
коридора, ведущего в еще более таинственные подземные глубины, и… мощную фигуру
пана Жалекачского, который в эту минуту, подобно ядру из пушечного ствола,
вылетел из потайного хода, так же, как и Юлия, сунувшись в воду головой, а за
ним, словно горох из мешка, посыпались паны-братья, в точности повторяя
траекторию полета, проворно вскакивая и замирая в священном ужасе.
У Юлии было перед ними одно преимущество:
первая оторопь уже прошла, и она поняла, что, если не хочет сделаться и в самом
деле призраком, навечно обреченным блуждать в этой пещере, хватит стоять
столбом и надо опять искать путь к бегству. Надежнее всего сховаться в этой
черной дыре, однако уж очень там страшно – при одном только взгляде на
непроницаемую черную завесу тьмы мурашки бегут по спине. А вот тот бледный свет,
который исходит откуда-то сбоку… не дневной ли это луч? Не ведет ли это
отверстие наружу, на волю?
Стараясь ступать бесшумно, она сделала в ту
сторону шаг, другой, с мучительной осторожностью нашаривая ногою путь и не
отводя глаз от постепенно приходящих в себя шляхтичей, как вдруг последняя
мысль пришла ей в голову: неужели для того, чтобы вернуться в винный погреб,
пану дракону со товарищи придется вползать обратно в бочку по этим невероятным
горкам и шахтам? Вообразив себе орду шляхтичей, на брюхе одолевающих почти
отвесный подъем, а затем подсаживающих к отверстию в бочке многопудового
Жалекачского, она не сдержала нервического смешка, дернулась, зажимая рот
рукой, поскользнулась, схватилась за выступ скалы и обрушила маленький камушек,
который весело поскакал вниз, к воде, и свалился в воду с бульком, показавшимся
ей громче пушечного выстрела.
Такое же впечатление этот звук произвел на ее
преследователей, ибо они замерли в самых причудливых позах, словно окаменев,
однако уже через мгновение пан Жалекачский пришел в себя и крикнул:
– Ищите, панове! Она где-то здесь! Дайте
запалки!
[58]
Зажгите факелы!
Юлия, не разбирая дороги и уже не стараясь
двигаться бесшумно, понеслась к светлому отверстию, очертания которого теперь
ясно виделись ей, – и это, несомненно, был путь на волю, – как вдруг
многоголосый крик, стократно усиленный эхом, покатившимся по подземелью,
заставил ее в ужасе обернуться – и остолбенеть, прижав руки к груди и забыв обо
всем на свете, кроме невероятного зрелища.
Сначала это был легкий золотистый блеск,
пробежавший по воде сияющей рябью, а потом… А потом лебедь выплыл из-за черного
утеса, медленно влача за собою лодочку, доверху наполненную горящими, как
огонь, каменьями, и их сверканье было таким ярким, что почти рассеивало тьму
над озером. Отразившись от черной воды, как от зеркала, золотое свеченье
ударило в низкие своды, заиграло по ним, и захватывающая, сверхъестественная
красота этого зрелища была такова, что шляхтичи, все как один, пали на колени,
простирая руки к озеру, шепча, вскрикивая, стеная:
– Вот оно! Вот оно, сокровище Завиши Черного!
– Это мое! Это мое! Руки прочь! –
раздался крик, и пан Жалекачский, обезумев, ринулся в воду, лопатя ее
растопыренными пальцами.
Дно, очевидно, резко шло на глубину:
Жалекачский ухнул чуть не с головой, вынырнул, испустив перепуганный вопль, и
ринулся к берегу. Верные сподвижники вытянули его, но, должно быть, приступ
слепой паники уже прошел, потому что Жалекачский снова рванулся к воде с
воплем:
– Это мое, мое!.. – и замер недвижим, ибо
случилось вот что.