– Или песок – всюду песок, золотой, курящийся
дымкою под белым выжженным небом… Или черные камни, покрывающие землю в
невероятном изобилии, словно были извергнуты ею в минуты безумия или сброшены с
небес щедрой на зло, всесильной рукою. Над ними дрожит, слоится зной, порождая
немыслимые, непредставимые, сказочные миражи, за красоту каждого из которых
можно и жизнь отдать. Да вот беда! Их не удержать, не уловить в сети взора: они
тают в одно мгновение ока…
Ржевусский медленно улыбнулся, глядя на Юлию:
– Может быть, когда-нибудь я расскажу вам о
пустыне подробнее, может быть, и ваше сердце заноет от любви к ней!
Юлия вздрогнула, отгоняя опасные чары:
– Но вы все-таки уехали оттуда?
– Да, я ведь поляк, и когда друг написал мне о
том, что здесь творится, я не мог не вернуться в Европу. В июле был в Париже
[54],
в ноябре
приехал в Варшаву. И вот неведомые силы занесли меня в сей мрачный замок, где
прекрасная дама избавила меня от притязаний дракона в женском обличье!
Юлия невольно усмехнулась, сколь одинаково
определили они оба, не сговариваясь, натуру пани Жалекачской. И тут же испуг от
содеянного, от неминуемой расплаты навалился на нее всей тяжестью.
– Да, – с ужасом пролепетала Юлия, –
она теперь меня просто прикончит. Или вернется сейчас – и утопит нас в этой
ванне.
– Да ну, вот еще! – расхохотался
Ржевусский. – Пани Жалекачская, как истая полька (а ведь польки и еврейки
очень властолюбивы), не перенесет урона своему самодержавному званию и
немедленно восстановит свой престиж. Я знаю этот тип женщин! Можете не
сомневаться: высокородная пани Катажина распустила очкур
[55]
на первых же попавшихся мужских штанах и
сейчас вовсю канителит какого-нибудь панка, коему с перепою кажется, что все
это – лишь только сон.
Юлия расхохоталась и не скоро смогла
угомониться. Разговор с этим странным и весьма приятным «арабом» приобрел
необычайно завлекательный характер!
– А какой же это тип женщин? – спросила
она, с интересом обернувшись к Ржевусскому и устраиваясь поудобнее в начавшей
остывать воде.
– Арабы и персы называют их хастани. Это
женщины скандального нрава, и от них неприятно пахнет. В них мужчина не находит
наслаждения, и сами они не получают удовольствия от соития. Они склонны к вину,
а лица их не ведают стыда.
– Ох ты! – восхищенно воскликнула
Юлия. – Это ее, совершенно ее портрет! Ужасное создание, верно?
– Да уж чего хорошего! – согласился
Ржевусский. – Но знайте, существует еще более страшный образ женщины.
Зовется она сангхани. Она скандального нрава, хитра и коварна, безжалостна и
мстительна. Она бездушна и безрассудна, нечистоплотна и грязна. Она не насыщается
совокуплением, склонна к дурному и извечно пребывает в дурных мыслях.
– Тоже одно лицо с пани Катажиной!
– На самом деле разница очевидна. Хитрости
хастани направлены лишь к ее удовольствиям. Коварство же сангхани призвано
калечить судьбы других людей. Бойся сангхани, когда встретишь ее! Вот я виделся
с одной такой сангхани лишь вчера. И бесконечно счастлив, что встреча сия уже
позади, ибо всякая сангхани – ведьма.
Он ощутимо вздрогнул, но Юлии было не до его
переживаний: она умирала от любопытства.
– А я? Я – какова? – решилась-таки
спросить она – и тут же пожалела о своей несдержанности: он сейчас ка-ак скажет
что-нибудь несусветное!
А Ржевусский и не взглянул на нее: сидел,
уставясь поверх легких струек пара, словно видел что-то свое, никому более не
зримое, и ленивая улыбка блуждала на его устах, когда он медленно, протяжно
говорил, словно напевал, волнующие слова, от которых сердце Юлии забилось
неровно, тревожно:
– Многие женщины любят приятности
совокупления! Женщины из областей Гужарат, Рум, Хирос, Дабурки любят обниматься
и целоваться, но не ценят покусывания губ и поцарапывания ногтями.
Женщины из областей Танисоб, Синд, Еда любят,
чтобы мужчины как можно крепче сжимали им груди.
Женщины с берегов Суэца любят царапаться и
обниматься.
Аравийские женщины весьма пристрастны к соитию
и не прочь полюбоваться оным на изображениях и рисунках.
Все они милы и прекрасны, однако среди
турчанок, индианок, арабок, итальянок, евреек, француженок есть наилучшие
женщины – они зовутся чатрани. Такие женщины быстро сердятся, но быстро
отходят, они могут быть печальны, но чаще смеются, кокетничают и танцуют. Их
речь приятна и нежна, они постоянно жаждут удовольствия и подчиняют себе мужчин
своим сладострастием.
Ржевусский внезапно прервал свой монолог и
резко повернулся к Юлии, которая глядела на него как зачарованная.
Она испуганно моргнула и сделала попытку
отодвинуться подальше от него, как-то вдруг, внезапно осознав, что сидит
совершенно голая, бедро к бедру с таким же голым мужчиной! Не иначе, бог
помутил ее разум, если допустил такое!
Но не тут-то было. Ей просто некуда оказалось
отодвигаться: Ржевусский накрепко прижимал ее к краю ванны.
– Тебе тесно? – спросил он. – Да,
конечно, рядом сидеть не больно-то удобно!
И, схватив Юлию двумя руками, он приподнял ее
над собой, медленно-медленно опуская на себя верхом, и придержал на весу, а она
с ужасом, подобным восторгу, ощутила нечто твердое, неодолимо твердое,
упершееся в преддверие ее женской сути. Она хотела отпрянуть – но он держал ее
слишком крепко. Она хотела вскрикнуть протестующе – но с пересохших губ не
сорвалось ни звука. Она забила бедрами, но…
– Пришпорь же меня, всадница, – прошептал
Ржевусский хрипло, чуть касаясь ее губ своими губами. – Сожми колени, ну!
И одним движением он прижал ее к себе – так
резко, что Юлия испустила невольный стон, выгнулась дугой… но Ржевусский
могучим рывком поднялся из ванны, отстранив распаленное, жаждущее наслаждения
женское тело и впившись властным взором в испуганные глаза.
– Не здесь! – бросил Ржевусский и, перекинув
Юлию через плечо, мокрую, сам мокрый, босой, нагой, ринулся из кухни по
коридорам и лестницам замка, причем иногда хватал губами и зубами ягодицы Юлии,
лежавшей у него на плече, а она с болезненным стоном впивалась ногтями в его
спину.
Глава 12
Книга о прелести женщин
Но он вконец измучил ее, прежде чем позволил
получить желаемое.