Публика захлопала и выжидательно уставилась на стройного, подвижного человека в жилете и рубашке, который, коротко поклонившись, занял место за столиком.
— Also,
[29]
— заулыбался Роберт Миллер, откидываясь на спинку стула. — У меня уютный коттедж, однако и здесь я чувствовать себя вполне комфортно. — Таковы были его первые слова. В зале раздались доброжелательные смешки. — В самом деле, — продолжал воодушевленный Роберт Миллер. — Этот магазин совсем как моя гостиная, только книг у меня поменьше. — Он огляделся. — Wow! Очень sexy.
Я не понял, что сексуального он нашел в лавке месье Фермье, вероятно, это и был специфический английский юмор. Но публике его шутка понравилась.
— Anyway,
[30]
я благодарить вас, что сюда пришли. Я говорить по-французски не так хорошо, как вы, но и неплохо для англичанина. — (Зрители снова рассмеялись.) — Also. — Роберт Миллер открыл мою книгу. — Тогда начнем.
Это было очень занятное чтение. Подбадриваемый поклонниками, Сэм Голдберг превзошел самого себя. Он смешно выговаривал слова, перемежая текст романа своими остротами, чем привел публику в полный восторг. Должен признаться, я не смог бы выглядеть лучше! Под конец зал разразился громом аплодисментов. Я взглянул на Адама. Он заговорщицки подмигнул мне и сжал руки в кулаки, выставив большие пальцы. Довольный месье Монсиньяк, рукоплеща, что-то говорил мадемуазель Мирабо, которая весь вечер глаз не сводила с мистера Миллера. Потом начались вопросы, с которыми наш автор справлялся блестяще. Когда эффектная блондинка в пятом ряду поинтересовалась творческими планами мистера Миллера, он даже отклонился от нашего сценария и начал импровизировать.
— О да, конечно, новый роман почти уже готов, — самодовольно ответил Сэм, вероятно забыв на мгновение, кто он есть на самом деле.
— И где происходит действие вашей следующей книги, снова в Париже?
— Да, разумеется! — отозвался писатель. — Я люблю этот прекрасный город. На этот раз мой главный герой — английский дантист, влюбившийся в танцовщицу из «Мулен Руж» во время конгресса.
Я предостерегающе прокашлялся. Очевидно, вчерашнее знакомство с ночной жизнью Парижа приносило свои плоды.
Роберт Миллер оглянулся на меня.
— Корошо. Я не буду все выдавать, а то мой редактор меня ругать и никто не купить мой новый роман, — опомнился он.
Месье Монсиньяк громко рассмеялся. Я нервно заерзал на стуле и тоже попытался улыбнуться. До сих пор все шло хорошо. Однако пришла пора закругляться. Я встал.
— Зачем вы отрастили бороду, мистер Миллер? Вы от кого-нибудь прячетесь? — поинтересовалась храбрая девушка из задних рядов и захихикала вместе со своими подругами.
Миллер погладил ладонью густую русую бороду.
— Вы еще молоды, мадемуазель, — ответил он, — иначе знали бы, что мужчине всегда есть что скрывать. Но… — тут он сделал небольшую паузу, — если вы думаете, что я работаю в спецслужбах, я вас разочарую. Все проще. У меня была чудесная… — Тут он задержал дыхание, и я уже ждал, что сейчас он заговорит о своей жене. — Чудесная электробритва. — (Я вздохнул с облегчением.) — И она сломалась.
Зал разразился смехом. Я подошел к Миллеру и пожал ему руку.
— Большое спасибо, мистер Миллер. Это было великолепно!
Публика бешено аплодировала.
— Если вопросов больше нет, автор с удовольствием оставит вам свой автограф.
Ликование в зале стихало, и первые читатели уже поднялись со своих мест с книжками в руках, как вдруг раздался знакомый голос, и на несколько секунд мое сердце перестало биться.
— У меня есть вопрос.
В левом углу зала, прямо возле входа, стояла Орели Бреден.
В жизни я провел немало чтений, в том числе и в крупных книжных магазинах, и с писателями куда более известными, чем Роберт Миллер. Но еще ни разу мне не приходилось так нервничать, как в этот вечер в лавке господина Фермье.
Орели Бреден словно из-под земли выросла. В бордовом бархатном платье, с высоко собранными волосами, она приближалась к сцене. Неумолимо, как злой рок.
— Скажите, мистер Миллер, вы тоже были влюблены в парижанку, как ваш герой? — Ее губы скривились в усмешке.
Роберт Миллер растерянно посмотрел на меня, а я прикрыл глаза, отдаваясь на волю судьбы.
— Ну… э… — Несколько минут наш зубной врач что-то мямлил, прежде чем поднять глаза на мадемуазель Бреден. — Женщины в Париже… ну… такие немыслимо красивые… перед ними трудно устоять. — Тут ему, похоже, удалось взять себя в руки, и на лице снова заиграла невинная улыбка. — Но боюсь, об этом мне не следует говорить. Я ведь джентльмен… you know?
[31]
Он изобразил легкий поклон, и зал снова зааплодировал. Месье Монсиньяк вскочил со стула, чтобы поздравить своего автора с очередным успехом и сфотографироваться с ним на память.
— Идите к нам, Андре! — кричал он. — Вы тоже должны сняться с нами.
Я заковылял на его зов. Счастливый издатель, обняв нас с Миллером за плечи, шептал мне на ухо: «Я без ума от этого англичанина! Полный восторг!» Я кивал, выдавливая из себя улыбку и наблюдая краем глаза за красным бархатным платьем, мелькавшим в хвосте очереди за автографами.
Роберт Миллер снова сел и начал подписывать книги. Я подошел к Адаму и испуганно дернул его за рукав.
Он поднял на меня удивленные глаза:
— Но ведь все идет просто блестяще!
— Адам, я не об этом. Она здесь, — прошептал я срывающимся голосом. — Она!
— Боже мой! — Он мгновенно изменился в лице. — А это точно она?
— Да, Адам. — Я схватил его за локоть. — Вон та женщина в красном бархатном платье, видишь? В самом конце. Она тоже хочет подписать у него книгу. Адам, мы должны помешать ей любыми средствами. Ее ни в коем случае нельзя подпускать к твоему брату!
— О'кей, — кивнул Адам. — Тогда вернемся на свои посты.
Когда Орели Бреден наконец подошла к столу и положила на него книгу, сердце мое забилось как сумасшедшее.
Она повернула голову и, вскинув брови, холодно посмотрела на меня. Я шепотом поздоровался, но Орели не удостоила меня ни единым словом. Вне всякого сомнения, она на меня злилась, и жемчужные серьги в форме слезинок решительно раскачивались из стороны в сторону при малейшем повороте ее головы.
Она перегнулась через стол к Роберту Миллеру, и лицо ее просветлело.
— Я Орели Бреден, — начала она.
Я застонал. Дантист ласково улыбался, не понимая, о чем речь.
— Вы что-то хотели? — наконец спросил он.