— Я просто подумал, вдруг он подарит нам компьютерный томограф? А что? Это ведь тоже помощь…
— Губа у тебя не дура, Олег Алексеевич! Только если даже наш гуманитарий и решит сделать нам такой подарок, то до нас он не дойдет, осядет где-то там, — Бакланова указала глазами на потолок. — Да и какой может быть томограф в нашей медчасти с пятнадцатикоечным стационаром?
— Но помечтать-то можно? — не сдавался Глухов.
— Лучше о девушках мечтать, — поддел его Сыров. — Это приятнее…
— Мне, Александр Александрович, о них мечтать не надо! — огрызнулся Глухов. — Грезят о чем-то несбыточном, а у меня девушек хватает! Это у вас, может, с ними проблемы?!
— Почему? — недобро прищурился Сыров.
— Потому что вы о них вспомнили! А у кого что болит, тот о том и говорит!
— Да вас еще на свете не было…
— Ну-ка, быстро оба успокоились! — повысила голос Бакланова. — Обмениваться любезностями будете во внерабочее время и за пределами учреждения. Кстати, может, намекнуть ему, что нам ультразвуковой аппарат был бы весьма кстати? Это же не томограф, мелочь, пустяки. Надо Максиму Гавриловичу сказать, чтобы за обедом тонко намекнул…
Данилов попробовал представить себе эту картину. В его представлении начальник колонии и такая тонкая субстанция, как намеки, были несовместимы.
Глава тринадцатая
Старшая медицинская сестра прапорщик внутренней службы Галанкина Лидия Ивановна
Подруга Люся, тоже старшая сестра, но в обычной тверской больнице (четвертая городская, что на Маршала Конева, если кто не знает) завидует мне белой завистью.
А я ей. Черной. Натуральной черной завистью, от которой ночами ворочаются и зубами скрипят. Хотя по характеру я человек не такой, меня родители так воспитали, у нас в семье не было принято завидовать. Это некрасиво и для здоровья вредно.
В личной жизни мы с Люсей идем плечом к плечу, на равных. У обеих есть мужья. Мой, если честно, даже получше Люсиного будет хотя бы тем, что не только деньги зарабатывает, но и все, что по дому требуется, делает своими руками. По какому номеру звонить, чтобы сантехника или электрика вызывать, я не знаю. Потому что незачем. У меня муж есть, я замужем, за мужем, понятно?
Дети? Дети тоже, тьфу-тьфу-тьфу, нормальные. Моя дочь в Твери на преподавателя английского и немецкого учится, Люсина — на менеджера по туризму в Москве. Только у меня еще сын есть, двухметровый оболтус, которому суп приходится в салатницу наливать, чтобы не подливать то и дело добавки, а у Люси один ребенок. Но это ведь небольшая разница. С детьми как: или они есть, или их нет, в самом худшем случае они непутевые — наркоманят или из тюрем не вылезают.
Я женам осужденных никогда не сочувствую, потому что незачем. Это твой личный выбор, дорогуша, с кем тебе жить, от кого детей рожать и кому передачи носить. Нравится — ездишь на свиданки, таскаешь передачи. Не нравится — развод и девичья фамилия. С заключенным развестись просто, было бы желание. Если мужу дали больше трех лет, то для развода с ним достаточно заявления в ЗАГС, независимо от наличия общих несовершеннолетних детей.
А вот матерей я жалею. Рожаешь, растишь, надеешься, а получаешь… то, что есть. И не откажешься, своя ведь, родная кровиночка, вот и приходится мотаться по электричкам и автобусам с тяжелыми сумками, самой жить впроголодь. А как еще жить, если приходится содержать осужденного? Это недешевое удовольствие, и одними передачами здесь дело не ограничивается, уж я-то знаю.
Люся при каждой встрече жалуется на то, какой нынче больной пошел — скандальный, кляузный, по поводу и без него качающий права. И непременно скажет: «Хорошо, тебе, Лидусь, на тебя, кроме начальницы, никто голоса не повышает…» Это надо понимать так, что пациенты меня не терзают.
На гражданке как положено? За лечебный процесс отвечает заведующий отделением, за все остальное — старшая медсестра. Нагрубил кто-то из дежурных сестер, забыли про вечерний укол, не подали по первому писку судно, буфетчица «располовинила» котлету и зажилила масло, в туалете грязно… За все это (и за многое другое) нужно высказать старшей медсестре. А спокойно говорить у нас не умеют, привыкли выражать негодование на повышенных тонах, вот и орут: «Вы такие, вы сякие, не больница, а гадюшник какой-то!» Конечно, а как не быть гадюшнику, когда в каждой палате по нескольку гадюк лежит? В положение никто не входит, работать в больницах никто не хочет. Я понимаю — менеджером или охранником куда лучше и приятнее, чем полы мыть, горшки выносить, уколы делать и обеды привозить-раздавать. Да и выгоднее в несколько раз, в медицине заработки не ахти какие…
На меня, конечно, никто из больных орать не рискует. Попробуй только голос повысь или спорить начни, и пятнадцать суток ШИЗО обеспечены! Ну, и получаю я формально больше, чем Люся, потому что у меня надбавки и оклад за звание. Оклад копеечный, но болтают, что со следующего года повысят чуть ли не в четыре раза. Уже который год говорят, но получаем пока по-старому. И то хорошо, могли еще уменьшить.
Зато у Люси каждый месяц выходит слева раза в три больше, чем справа. Это я не придумываю, она сама хвастается. Во-первых, лекарства. Когда я в школу бегала, моя бабушка на свои таблетки в месяц три рубля с копейками тратила и охала, как, мол, дорого при пенсии в восемьдесят семь рублей. А сейчас на лекарства можно всю пенсию подчистую потратить, и еще не факт, что хватит. И бесплатно участковый врач всего не выпишет, будь ты хоть трижды инвалид и герой. У них свои перечни и нормы. Поэтому лекарства превратить в живые деньги несложно. Люся со своим заведующим не наглеют: списывают понемногу, не зарываясь, делят поровну, чтобы никому обидно не было. У нас же хрен что спишешь, потому что нечего.
Во-вторых, у Люси клиентура. Рука у нее легкая, характер отзывчивый, поэтому если кого-то (за плату разумеется, забесплатно только петухи кукарекают) надо проколоть или прокапать на дому, то Люся обычно не отказывает. Дополнительный заработок. У меня тоже рука в медицинском смысле не тяжелая и характер отзывчивый, только где мне клиентуру набирать? Среди спецконтингента? Каким образом? Ходить вечером по отрядам и уколы делать? То-то же…
В-третьих, Люсю благодарят часто. За многое. За то, что внимание уделит, новое постельное белье выдаст, место в тихой немноголюдной палате организует, какой-нибудь насущный вопрос решит. Мало ли поводов? Мало ли кому чего надо? Одной только благодарности за месяц набегает больше зарплаты.
От меня же пациентам нужны совсем другие услуги, в основном пронос запрещенного. На этом можно ой как неплохо зарабатывать, только вот беда — должность у меня не та. Не положено мне такими вещами заниматься, никто меня не прикроет, случись что, сделают из меня очередную козу отпущения. Сейчас очень модно разоблачать оборотней и чистить ряды, причем настоящих оборотней, тех, которые ежедневно сумками недозволенное носят, никто ловить не собирается, потому связываться боятся или в доле. Ловить предпочитают мелкую рыбешку, таких, как я или прапорщик Лутовинов, погоревший в прошлом году за попытку проноса мобильного телефона.