Оливия Киттеридж - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Страут cтр.№ 55

А потом он ослеп; теперь он больше никогда не сможет ее увидеть. «Да и не на что тут смотреть, — сказала она ему, когда пришла с ним посидеть. — Немножко похудела, мы с тобой ведь больше не едим на ночь крекеры с сыром. Но думаю, я выгляжу ужасно». Он сказал бы: «Да нет, Олли! На мой взгляд, ты чудесно выглядишь». Но он ничего не говорит. Бывают дни, когда, сидя в своем инвалидном кресле, он даже головы не повернет. Она ездит туда каждый день и сидит с ним. Вы святая, говорит ей Молли Коллинз. Господи, как можно быть такой глупой? Перепуганная старуха — вот что она такое: все, что она теперь знает, — это что когда солнце заходит за горизонт, время ложиться спать. Другие справляются. Она не так уж уверена. Тут-то отлив все еще продолжается, думает она.

Эдди-младший все еще на берегу, продолжает запускать по воде камешки. Его двоюродные ушли, там, внизу, на камнях, один только Эдди-младший. Бросает и бросает плоские камешки. Оливии приятно, что он так искусно это делает, камешки подпрыгивают — прыг-прыг, прыг-прыг, — несмотря на то что вода уже не спокойна. Оливии нравится, как Эдди сразу же наклоняется, сразу находит плоский камешек и запускает его по воде.

Но тут возникает Керри. Откуда же она взялась? Должно быть, она спустилась к берегу с другой стороны дома, потому что вот же она, здесь, без туфель, в одних чулках, на каменистом берегу, качаясь бредет по обросшим ракушками камням, зовет Эдди. Она что-то говорит ему, и это ему не нравится. Оливия может разглядеть это даже отсюда, со своего места. Он не перестает швырять камни, однако в конце концов оборачивается к Керри и что-то говорит, а Керри протягивает к нему руки, вроде как умоляя его о чем-то, но Эдди-младший только отрицательно качает головой, и Керри через несколько минут возвращается с берега наверх, карабкаясь по камням, явно совершенно пьяная. Запросто могла бы и шею там себе свернуть, думает Оливия. Но Эдди-младшего это, по всей видимости, нисколько не заботит. Он швыряет камешек, на этот раз со всего маху: слишком сильно — камешек не прыгает, он с плеском уходит под воду.

Оливия долго сидит на стуле под верандой. Она смотрит вдаль, поверх вод залива, и где-то на краю сознания слышит, что люди рассаживаются по машинам, уезжают, но она думает о Марлен Монроу, юной девочке, такой застенчивой, о том, как она шла домой со своим любимым Эдом Банни. Какой, должно быть, счастливой чувствовала себя эта девочка, стоя на перекрестке Кроссбау-Корнерз, а птички пели, и Эд Банни, вероятно, говорил: «Вот ведь штука какая, мне совсем прощаться неохота!» Они жили вот тут, в этом самом доме, в первые годы их семейной жизни вместе с матерью Эда, пока эта старая женщина не умерла. Если бы жена Кристофера осталась с ним, она никогда не допустила бы, чтобы Оливия жила вместе с ними — хотя бы пять минут. А теперь Кристофер так изменился, что мог бы сам не разрешить ей с ним жить, — случись так, что Генри умрет, а она попадет в беду. Кристофер мог бы запихнуть ее на чердак, только ведь он как-то упомянул, что в его калифорнийском доме нет чердака. Привязать ее к флагштоку? Но у него и флагштока нет. «Это так пахнет фашизмом» — вот что он сказал в тот последний раз, когда приезжал сюда: они ехали мимо дома Буллоков, где перед фасадом установлен флаг. Кто теперь вообще говорит о таких вещах вслух?

Спотыкающиеся шаги на веранде, прямо над Оливией, и заплетающаяся речь: «Мне очень жаль, Марлен, прости, пожалуйста. Правда, ты должна мне поверить». А затем тихий, успокаивающий голос самой Марлен, убеждающей Керри, что время лечь, проспаться и забыть, потом — шлепающие шаги вниз по ступенькам веранды и тишина.

Вернувшись в дом, Оливия кладет в рот шоколадное пирожное и выходит из гостиной поискать туалет. Выйдя из туалета, она наталкивается на женщину с длинными поседевшими волосами как раз в тот момент, когда та заталкивает сигаретный окурок в горшок с зеленым растением, стоящий на столике в коридоре.

— Кто вы такая? — спрашивает ее Оливия, и женщина мерит ее пристальным взглядом.

— А вы кто такая? — отвечает она, и Оливия молча проходит мимо.

Это — женщина, купившая дом Кристофера, с внутренним содроганием вдруг понимает Оливия, женщина, которой не хватает приличия с уважением отнестись к бедному растению в цветочном горшке, не говоря уже об уважении ко всему, ради чего они с Генри трудились: к прекрасному дому их сына, где, как они надеялись, будут расти их внуки.

— А куда Марлен подевалась? — спрашивает Оливия у Молли Коллинз, которая, по-прежнему не снимая фартука Марлен, деловито ходит по гостиной, собирает тарелки и скомканные бумажные салфетки.

Молли смотрит через плечо на Оливию и отвечает неуверенным тоном:

— Ох, я и представить не могу.

Отвечает ей Эдди-младший:

— Керри напилась, и мама пошла уложить ее в постель.

Он произносит это, бросив мрачный взгляд в спину Сюзи Брэдфорд, и Оливия чувствует, что ей все больше нравится этот юноша. Он не учился у нее в школе: она бросила преподавание, чтобы заняться собственной семьей. Кристофер — далеко в Калифорнии. Генри тоже не здесь, а в Хэшеме, в инвалидном доме. Их нет, нет. Ушли — каждый в свой ад.

— Спасибо, — говорит она Эдди-младшему, которому, судя по взгляду его совсем еще юных глаз, кажется, кое-что про ад известно.

Погода испортилась, это уже не прелестный апрельский день. Северо-западный ветер, задувающий прямо в бок дома семейства Банни, принес с собою тучи, и теперь над заливом нависает серое, будто ноябрьское, небо, а о темные скалы безостановочно бьются волны, закручивая в водоворотах водоросли, вышвыривая их наверх и с размаху оставляя их пряди на тех скалах, что повыше. Внизу, у окончания мыса, скалистый берег выглядит почти по-зимнему голым, лишь тощие ели и сосны демонстрируют свою темно-зеленую хвою, ведь еще слишком рано ожидать, чтобы показалась зеленая листва, даже на форзиции у самого дома видны только почки.

Оливия Киттеридж, пытаясь отыскать Марлен, по дороге, у боковой двери гаража, перешагивает через крокус, который выглядит безнадежно помятым. На прошлой неделе, после того теплого дня, когда она возила собаку на парковку к Генри, вдруг пошел снег — один из тех апрельских снегопадов с чистейшей белизны сугробами, которые все растаяли на следующий же день, но после такой атаки земля до сих пор остается мокрой в некоторых местах. И разумеется, этот раздавленный желтый крокус просто погиб. Боковая дверь гаража открывается прямо на лестницу; Оливия осторожно поднимается по ступеням, стоит на площадке; на крючках висят две футболки, у стены бок о бок стоят заляпанные грязью желтые резиновые сапоги, их носы смотрят в противоположные стороны.

Оливия стучит в дверь, поглядывая на сапоги. Наклоняется и ставит один сапог по другую сторону его собрата, так что теперь они смотрятся как пара, они могли бы уйти вместе… Оливия снова стучит в дверь. Ответа нет, она поворачивает ручку, медленно открывает дверь и входит в комнату.

— Привет, Оливия.

По другую сторону комнаты, у двуспальной кровати Керри, сидит на стуле с прямой спинкой Марлен, словно послушная школьница: руки она сложила на коленях, полные ножки аккуратно скрестила. Керри распростерлась на кровати. Она лежит на животе, в счастливом забытье человека, загорающего на пляже: лицо ее обращено к стене, локти — в стороны, но бедра чуть повернуты так, что черный абрис ее юбки словно нарочито подчеркивает выпуклость ягодиц, а ноги в черном нейлоне стройные и элегантные, несмотря на то что чулки на ступнях порваны и испещрены множеством полос от спущенных петель.