Я решил не рассказывать ей о злоключениях с комнатой; о пабе я тоже не упомянул.
— Конечно, еще бы. Путешествия по железной дороге могут быть очень утомительны. Я люблю брать с собой книгу. Вы читаете, мистер Кантуэлл?
Я уставился на нее, чувствуя, как у меня отвисает челюсть, и не находя слов. Все складывалось так, словно меня против моей воли поставили в совершенно невыносимое положение, причем я как будто предвидел, что оно будет невыносимым, но до сих пор не подозревал насколько. Ирония заключалась в том, что я предвидел трудность этой встречи для себя, но даже не подумал о том, какой трудной она будет для моей собеседницы. Мэриан Бэнкрофт, сидящая напротив меня, была комком обнаженных нервов, и, по-моему, с каждой минутой ей становилось все хуже и хуже.
— О боже, кажется, я это уже спрашивала. — Она неестественно рассмеялась. — Вы ответили, что любите читать.
— Да. И еще моя фамилия Сэдлер, а не Кантуэлл.
— Я знаю, — хмурясь, ответила она. — Зачем вы это говорите?
— Вы назвали меня «мистер Кантуэлл».
— Да?
— Да, буквально секунду назад.
Она недоверчиво помотала головой:
— По-моему, мистер Сэдлер, ничего подобного не было. Но это неважно. Что вы читали?
— В поезде?
— Ну да, — заметила она с легким раздражением, оглянулась и уставилась на официантку — та раскладывала сконы на тарелочки для пары, которая пересела от нас подальше. Судя по всему, нести нам чай никто не собирался.
— «Белого Клыка». Автор Джек Лондон. Вы читали?
— Нет. Это американский писатель?
— Да. Так вы его знаете?
— Никогда не слыхала. Просто звучит по-американски.
— Даже с такой фамилией, как «Лондон»? — улыбнулся я.
— Да, мистер Кантуэлл, даже с такой фамилией.
— Сэдлер, — поправил я.
— Слушайте, хватит уже, — взорвалась она. Лицо стало гневным, замкнутым, и она хлопнула обеими ладонями по столу. — Хватит меня поправлять. Я этого терпеть не могу.
Я заморгал, не в силах придумать, как поступить. Я совершенно не понимал, как мы зашли в такой тупик. Может быть, это случилось уже в тот день, когда я взял перо и написал: «Дорогая мисс Бэнкрофт! Вы меня не знаете… я был другом Вашего брата Уилла». А может, и еще раньше. Во Франции. Или еще раньше. В Олдершоте, в тот день, когда я вытянул шею, стоя в строю, и поймал взгляд Уилла. Или он поймал мой взгляд.
— Простите. — Я нервно сглотнул. — Я не хотел вас обидеть.
— Может, и не хотели. Но обидели. И мне это не нравится. Вы Сэдлер. Тристан Сэдлер. Совершенно незачем мне об этом все время напоминать.
— Простите, — повторил я.
— И перестаньте все время извиняться, это ужасно раздражает.
— Я… — Мне удалось вовремя остановиться.
— Да, да.
Она барабанила пальцами по столу, глядя в пепельницу, и я знал, что где-то в глубине души она гадает, будет ли это ужасным нарушением этикета — вытащить недокуренную сигарету из пепельницы, очистить обгорелый конец и снова зажечь. Я тоже посмотрел на сигарету. От нее оставалось больше половины, и это казалось ужасным расточительством. На фронте недокуренная половина сигареты ценилась почти так же, как возможность поспать несколько часов в одиночном окопе. Сколько раз я растягивал даже крошки табака — любой нормальный человек выкинул бы их на улице, ни секунды не думая, — на долгие часы.
— А что… что вы любите читать, мисс Бэнкрофт? — спросил я наконец в отчаянной попытке спасти положение. — Романы, я угадал?
— Почему это? Потому что я женщина?
— Ну… да. То есть я знаю, что многие женщины любят читать романы. Я сам люблю.
— Но вы мужчина.
— Да, действительно.
— Нет, я не люблю романы. Если честно, я их никогда не понимала.
— В каком смысле?
Даже интересно, что именно может быть непонятным в идее романа как таковой. Конечно, есть писатели, которые закручивают сюжет самым невероятным образом, — и многие из них посылают рукописи «самотеком» в «Уисби-пресс». Но есть и другие, взять хотя бы Джека Лондона, — они дают читателям такой отдых от невыносимого ужаса существования, что их книги — словно дар богов.
— Ну, ведь ничего из этого на самом деле не было, верно? Я не могу понять, какой смысл читать о людях, которых никогда не было на свете, и о том, как они делали то, чего на самом деле никогда не делали, в местах, куда они на самом деле и ногой не ступали. Например, Джейн Эйр в конце концов выходит замуж за мистера Рочестера. Ну так вот, Джейн Эйр никогда не существовало, и мистера Рочестера тоже, и сумасшедшей, которую он держал в подвале.
— На чердаке, — поправил я, как истинный зануда.
— Неважно. Все это — сплошная чепуха, правда же?
— Я думаю, это скорее способ убежать от действительности.
— А мне не нужно убегать, мистер Сэдлер. — Она произнесла мое имя с напором, чтобы подчеркнуть, что уж на этот-то раз не ошиблась. — А если бы я хотела убежать, то купила билет куда-нибудь в жаркую экзотическую страну, где смогу ввязаться в шпионаж или в какое-нибудь романтическое недоразумение — по примеру героинь ваших драгоценных романов. Нет, я предпочитаю книги о том, что существует в действительности, — о том, что случилось на самом деле. Книги по истории. О политике. Биографии. И все такое.
— О политике? — удивленно переспросил я. — Вы интересуетесь политикой?
— Представьте себе. А вы думаете, что мне это не подходит? Потому что я женщина?
— Не могу судить, мисс Бэнкрофт. — Меня уже начала утомлять ее воинственность. — Я просто… просто поддерживаю разговор, ничего более. Конечно, вы можете интересоваться политикой, почему нет. Мне все равно.
Я почувствовал, что больше не могу. Мне не по силам справляться с этой женщиной. Мы пробыли вместе меньше пятнадцати минут, но я уже хорошо представил, каково приходится женатым людям. Вечные препирательства, словесное фехтование; нужно постоянно быть начеку и следить за каждым своим словом, иначе тебя поправят и воспользуются любым предлогом, чтобы одержать верх, завоевать лишнее очко, выиграть этот тайм и весь матч, черт бы его побрал, не пропустить ни одного гола.
— Да нет же, вам не все равно, мистер Сэдлер, — ответила она, подумав минуту, уже тише, словно поняла, что зашла слишком далеко. — Вам не может быть все равно, потому что мы с вами не сидели бы тут сейчас, если бы не политика. Верно ведь?
Я несколько растерялся.
— Да, пожалуй. Возможно, не сидели бы.
— Ну и вот. — Она раскрыла сумочку и снова полезла за портсигаром, но только вытащила его, как он выскользнул и упал на пол со страшным грохотом, рассыпая сигареты нам под ноги, — точно так же, как у меня чуть раньше рассыпались салфетки.