Контора Кука - читать онлайн книгу. Автор: Александр Мильштейн cтр.№ 43

У Ширина за короткое время их переписки даже успели возникнуть некоторые угрызения совести — ведь всё-таки он намеревался «ограбить» парня, как бы это ни называла «заказчица», но… «На самом деле я ведь могу ничего и не найти… С моими талантами поиска потерявшихся в квартире моих собственных вещей без Лили… И я не алчный, как известно, так что вторую часть „гонорара“ могу просто сразу послать в задницу и… вообще ничего не искать, — говорил себе Ширин, — а впрочем, что сейчас об этом думать, как карта ляжет… как душа лежит или не лежит… там видно будет… карта души… или душа карты… на которой есть карта, и комната, и стол, и карта — Лондона, на которой есть стол и карта — Лондона, в котором лежит тетрадь…»

Хотя Лиле он объяснял своё решение не только меркантильными соображениями, которых было бы вполне, впрочем, достаточно при их скромном бюджете… Но Лев, что ли, для того, чтобы ещё раз себе самому всё это объяснить — как-то сформулировать то есть, — стал подробно воспроизводить — «разворачивать» — пришедшее ему в голову сопоставление, при этом сильно преувеличивая свой интерес к содержимому девичьей тетрадки… Собственно, он думал ограничиться несколькими словами.

— Я просто подумал, а вдруг там… — и многозначительно умолк, полагая, что и так ясно: ну, нечто . Но Лиля туманом не довольствовалась.

— Ну что? — сказал она. — Ну что там может быть — план, где лежат сокровища её бабушки? — и рассмеялась, взъерошив «львиные», как она всё ещё их называла, седые пряди…

— Не угадала, — сказал Ширин. — А вдруг оно и есть — сокровище?

— Золотце моё, — рассмеялась Лиля, — я ещё не читала её книгу, но что-то не заметила по твоему лицу, чтобы она тебе особенно…

— Неважно! — сказал Ширин. — Ты пойми такую вещь… Ты вспомни троюродного брата Комы…

— Господи, ну кто же может забыть, — сказала Лиля, — этот голос.

— Вот именно! — подхватил Ширин, и они вместе с женой, наперебой, стали вспоминать то время : «А помнишь… а помнишь…»

— …а помнишь, как он приехал — почти сразу после того, как в нём это проснулось, — в санаторий ВВС, где мы с тобой и с Комой отдыхали, благодаря её незабвенному дяде… Как он пел в холле: «Сатана там правит бал!» — там же стаканы звенели и чуть крыша не поехала у всех самолётчиков…

— Да там были такие же лётчики в несезон, как мы с тобой…

— Ну да, ну да, у всего санатория, помнишь крышу — там такой гигантский купол над холлом, лестницы, балюстрады, мрамор, бронза-позолота… Ну чем не Большой…

— Помню, помню: «…люди гибнут за металл…», да… это был тот ещё голосина… Джельсомино, как мы все тогда его называли… После того как он спел — ещё перед тем, как выйти в холл, когда он заявился к нам с гитарой, ты помнишь, и запел, сев на краешек моей незастеленной кровати, романс… Стёкла в номере вылетели!

— Ну нет, Лиль, не преувеличивай, всё это и так было настолько баснословно, что не надо преувеличений… но стаканы дико дребезжали, да.

— И стёкла! А в дверь забарабанили соседи с криками: «Я с 1933 года в партии, но подобного безобразия ещё не видела!» — противно заверещала Лиля…

— Но это Сашу не остановило, — продолжил Лев, — он перешёл в холл, спел там арию… я думал, сейчас приедет «скорая», санитары леса, чекисты или что-то в таком роде… Но пока там они как-то сорганизовались — вспомни, он успел смешаться с толпой и перейти в актовый зал… где выступал какой-то массовик-затейник, и — уму непостижимо, но зал был полон, ну нечего там было больше делать, во всяком случае, тем, кто не пил тихо, сидя по номерам, горькую. И вот этот массовик на сцене, как будто приняв от Саши телепатический сигнал…

— Ну, это ты сейчас так говоришь… Ты тоже, того, Лёвушка… не преувеличивай… Сашкину сверхчеловечность…

— Нет, Лиль, я помню, что ещё тогда я так подумал… Саша же перед этим занимался какой-то такой хреновиной, ты просто забыла, он посещал какую-то студию «юных биополевиков», как-то так это называлось… прежде чем объявил нам: «Я понял, что хочу быть учёным, а не подопытным кроликом…» — и перешёл на биофак — на отделение биофизики… И учился на отлично, пока в нём не проклюнулось … И вот массовик объявил: «Сейчас поёт левая половина зала, а потом будет петь правая. Кто громче, та и взяла!» Я уж не помню, что пели, но как сейчас вижу… Саша пел сначала сидя справа, а потом быстро перешёл — на левую половину зала… И спел ещё громче… себя! Ну да, остальных вообще не было слышно, хотя они чё-то пели, — он их перекрывал, как бы соревнуясь с самим собой…

— Да-а-а… это было что-то нечеловеческое, и стёкла где-то, по-моему, всё-таки вылетали, в другой комнате… Потом, когда с ним поработали учителя-концертмейстеры, голос стал настолько тише, что мы с Комой могли присутствовать на репетициях… голос стал «комнатным».

— Ну так вот же: голос стал не только тише, но вообще как-то поблек… Звёздочка взошла на оперном небосклоне, ярко полыхнула и… почти сразу угасла.

— Нет, это ты загнул, Лёвенброй… «Иван Козловский поёт громче меня», — засмеялась Лиля, — ты забыл… Он успел победить на международных конкурсах и спеть в лучших театрах — причём в обоих полушариях, да?.. Я сейчас подумала: как тогда, в актовом зале, — сначала в правом, потом в левом…

— М-да, так с кем же он соревновался тогда, «с кем протекли его боренья»… Так или иначе, но после «шлифовки» это был совсем другой голос, ты с этим согласна, ощущения чуда, сверхъестественного… уже не было… Громко можно петь и с микрофоном, дело же было не только в громкости, но… в какой-то, ну я не знаю, стихийной мощи, вот как будто это какое-то стихийное явление было, может быть, даже и бедствие — было ведь немного страшно, согласись, когда Саша пел. Было непонятно: как он сам-то не боится…

— Наш Джельсомино, да-да… Кто мог знать тогда — в 1984-м, — что эта кликуха накликает? Что правдорубы разрушат «страну лжецов»…

— А ты уверена, что это был 1984-й? Может быть, это ты из-за Оруэлла машинально подставила цифру, я вот не помню точно, когда Комаровский запел…

— Неважно, он ведь не сразу замолчал, и в 1984-м, стало быть, ещё пел, и ещё как.

— Ну, в общем… И было ведь на моей памяти ещё как минимум одно похожее явление, хотя и не такого, конечно, масштаба: это когда Гриша начал рисовать прямо на рабочем месте нас, патентоведов… Я тогда понёс показать его рисунки самому Вербицкому, тот глянул… И я помню, какие огоньки у него вспыхнули в глазах… «Здорово! — сказал председатель творческого союза. — Это действительно здорово… Вот только… если он будет учиться, он так рисовать не сможет, ты ему это передай». И как в воду глядел старый хрыч, я-то передал, но это не помогло, Гриша пошёл брать частные уроки, решив со своей основательностью, что под всем должна быть прочная база… И что? Где он сейчас? В лучшем случае на Арбате, уличный художник… Тогда как в первых его рисунках было как будто то же безумие и… «линия мира»… что в неотшлифованном голосе Саши…

— Ну всё-всё, я поняла, — сказала Лиля, — не «фильтруй базар», а «алло, мы ищём таланты»… Ау. Потерянные ими самими, да? Ну что, удачи… Дашь почитать, я надеюсь… Хотя что-то мне подсказывает, что это не тот случай… Что она просто не хочет, чтобы видели, «из какого сора», а всё остальное ты напрасно выдумываешь…