Егору стало не по себе. Во-первых, как это так: увидела и
сразу решила? Чокнутая она, что ли? Ну и потом, он-то ведь ничего такого для
себя пока не решал.
Хотел сразу одеться и уносить ноги – мол, пора, срочные дела
и всё такое. Но посмотрел в ее глаза – и не ушел.
– А откуда ты знаешь? Может, я не такой, какой тебе нужен?
Надежда снисходительно потрепала его по челке.
– Знаю и всё. Ты смелый и благородный. Ты меня спас. Их трое
было, и у одного нож, а ты не испугался и всех победил. Еще ты красивый. И
глаза у тебя такие, как надо. Уж можешь мне поверить.
И смутился Дорин. Сделалось совестно.
– Да чего, – пробормотал он. – Подумаешь, трое. Я же
спортсмен.
– И еще спортсмен, – сказала она.
Короче, Егор не только не ушел, но на всю ночь остался. И
правильно сделал, что остался. А может, неправильно. Это как посмотреть.
Потом они говорили про разное – про что придется. Потом
снова любились, даже еще лучше, чем в первый раз. Просто удивительно, такая
интеллигентная девушка эта Надежда, а не было в ней совсем никакой жеманности.
Незадолго до рассвета заснули. Или, может, она не спала, а
только он один.
Во всяком случае, когда Егор открыл глаза, Надежды рядом не
было. В окошке синело небо, светило солнце, с крыши капало. Похоже, весна
наконец опомнилась, взялась за ум.
Откуда-то снизу доносился звон ложечки о стакан, и гудел
что-то неразборчивое густой мужской голос.
Дорин вмиг оценил ситуацию.
Вернулся папаша. Неожиданно – иначе Надя разбудила бы.
Сейчас она проводит операцию прикрытия, а он, как порядочный человек, должен
потихоньку сматывать, чтобы не срамить дочь перед родителем.
Однако это оказалось не так просто. Одежда была разбросана и
в комнате, и в коридоре, и на лестнице. Например, свою бекешу на собачьем меху
Дорин обнаружил на самой нижней ступеньке. Там же лежал второй сапог с галошей.
Оттуда было рукой подать до кухни, где дислоцировался
предполагаемый противник, поэтому двигался Егор согласно науке бесшумного
перемещения, которую изучал на первом курсе ШОНа.
– …Ты послушай эти их культурные новости, Надюша, –
доносилось из кухни.
«ОТЧЕТ О ВТОРОМ ДНЕ ДЕКАДЫ ТАДЖИКСКОГО ИСКУССТВА
В помещении Большого театра Союза ССР состоялся общественный
просмотр музыкального представления «Лола». Первое действие происходит у
колхозной мельницы, где собралась передовая молодежь, чтобы повеселиться,
поплясать и послушать шутки мельника-орденоносца Бобо-Набода и его закадычного
друга Навруз-Бобо. Среди девушек – певунья Кумри, чья бригада завоевала
первенство во время сева. Здесь же и ее возлюбленный пограничник Фирюз. Второе
действие разворачивается в колхозной чайхане, где хлопкоробы устраивают
праздник тюльпанов. Заканчивается торжество общим хором, прославляющим Великого
Друга и Вождя Народов».
– Скоро будут ему молитвы возносить, вот увидишь. И это в
Большом театре! Жалко, Петипа не дожил.
Об стол грохнул подстаканник, задребезжало стекло.
– Папа, тише! Ты его разбудишь! – услышал Егор голос Нади и
понял, что конспирация ни к чему. Придется знакомиться.
Он надел сапог, бекешу положил на ступеньку и с
приличествующим ситуации выражением лица (осторожно-нейтральное, почтительное)
вышел на трудные переговоры.
У накрытого белой скатертью стола сидел пожилой мужчина с
бородкой, как у Михаила Ивановича Калинина. Был он в пиджаке и галстуке,
несмотря на домашние условия и восемь утра. В руках, как и следовало ожидать,
желтела развернутая газета, поверх нее ехидно поблескивали очки. Ясно: папаша у
нас – осколок прошлого.
– Здрасьте, меня Егор зовут, – сдержанно сказал Дорин,
покосился на Надю и обмер – глаза у нее оказались поразительного зеленого
цвета, вчера в темноте он не разглядел. Звезды, а не глаза. Он в них как
окунулся, так и потонул, даже про родителя забыл.
– Викентий Кириллович. Очень приятно, – напомнил о себе
папаша, и по тому как он протянул «о-очень», было ясно – ни черта ему не
приятно, а совсем наоборот.
Не понравился осколку статный парень в зеленых
юнгштурмовских галифе и малиновой ковбойке, на которой сверкали три значка:
осовиахимовский, золотой ГТО и «Ворошиловский стрелок».
– Это и есть твой принц на корабле с алыми парусами? –
обратился Викентий Кириллович к дочери. – М-да.
Надежда вся вспыхнула, но взгляда от Егора не отвела. Ну и
он тоже смотрел почти исключительно на нее.
– Молодой человек, имени «Егор» в природе не существует. Это
искаженное «Георгий», – гнул дальше свою недружественную линию родитель. – Да
вы садитесь, чаю попейте. А я пока газету дочитаю. Привычка, знаете ли, после
ночного дежурства.
Надя налила чай, пододвинула хлебницу, блюдечко с колбасой.
Сама села рядом, прижалась коленкой. Егор деликатно ел, слушал, как Викентий
Кириллович читает вслух – не подряд, а так, на выбор.
Выбор у него был чудной. Нет чтоб почитать про новости
социалистической индустрии или про конференцию Московской облпарторганизации –
он выбирал, всякую мелочовку, и в его исполнении звучала она как-то
подозрительно. Завод «Совсоцпитание» осваивает производство растительного масла
из крапивы и бурьяна. В сельхозартели имени Павлика Морозова свиноматка
принесла 31 поросенка. Управление ЗАГС отмечает растущую популярность имен
нового типа: Солидар, Цика (от ЦК), Черныш (в честь пролетарского писателя
Чернышевского), Запоком (За победу коммунизма). Вроде ничего особенного, а в
чтении Викентия Кирилловича выходило глупостью.
Но надо отдать папаше должное – в целом по отношению к
дочкиному хахалю вел себя культурно, на скандал не нарывался. Хотя имел право.
Отложил газету, задал пару вопросов – из какой «Георгий»
семьи, да где работает или учится.
Из рабоче-крестьянской, с вызовом ответил Дорин на первый
вопрос. Про работу сказал коротко: физкультмассовая. С точки зрения Викентия
Кирилловича бокс наверняка должен был считаться обычным мордобоем.
Потом папа с дочкой поговорили про служебные дела.
Оказалось, оба работают в больнице имени Медсантруда, он там зав. отделением
ольфа… офта… короче, глазным.