– А отец ваш, Максим Иванович Дорин, кто был? В документах
написано «из крестьян-бедняков». Как он с вашей матерью сошелся? Необычно:
деревенский парень – и дочь колониста. Вы рассказывайте, рассказывайте, я не из
пустого любопытства спрашиваю.
Понятно, что не из пустого, подумал Егор.
– Он тоже Саратовской губернии. На империалистической
воевал, дали ему отпуск по ранению. Тогда они с матерью и встретились. Она еще
совсем девчонка была. Ну, полюбили друг друга. Дедушка Михель против был, так
отец маму тайком увез, – наскоро рассказал про неинтересное Дорин. Главное-то
про отца начиналось после революции: как он добровольцем в Красную Гвардию
пошел, как комиссаром батальона стал, как его белоказаки в плен взяли и шашками
зарубили.
Но про Гражданскую войну бритый слушать не стал. Сказал – и
так знает, в характеристике этот героический факт отражен.
– А что ваша мать теперь? Она ведь в Саратове живет? Замуж
не вышла?
– Нет. Отца очень любила. Долго по нему убивалась. А теперь
куда ей замуж, старая уже – сорок два года.
На это командир улыбнулся.
– Вам, Дорин, сколько лет? Двадцать четыре?
– Осенью будет. Я, товарищ командир, 8 ноября 1917 года
родился, – с гордостью сообщил Егор.
Тот понимающе усмехнулся:
– Понятно. Первенец новой эры. Ответственное звание.
Только теперь Егор разглядел, что в коридоре за дверью
кто-то стоит – в щели мелькнул защитного цвета рукав с шевроном. Так вот почему
за всё время разговора в раздевалку никто не сунулся…
– Поговорим, товарищ младший лейтенант? – показал бритый на
скамейку. – Минутка найдется?
Спрошено было явно для проформы, и ответ мог быть только
один.
– Само собой, – кивнул Егор, хотя времени до свидания с
феноменом у него оставалось в обрез.
Натянул через голову фуфайку, сел.
– Не соскучились по настоящему делу? – спросил собеседник, и
сердце снова скакнуло. – Напомните-ка биографию. Про детство и отрочество
можете пропустить, начните прямо с юности.
– Ну что… – Дорин застыл, недошнуровав ботинок. – В 35-ом
закончил десятилетку, в Саратове. Поступил в Летную школу, я ведь
аэроклубовский. Выпущен в 37-ом, с отличием. Служил в Киевском военном округе,
в истребительном полку. Недолго. Подал рапорт в Испанию, прошел предварительный
отбор, но вместо Испании попал в Школу Особого Назначения. В августе 39-го
зачислен в Немецкий отдел Главного Управления Госбезопасности. Но отдел в
сентябре расформировали, после Пакта о ненападении… Месяца два ждал нового назначения.
Определили в спортобщество «Динамо» – у меня с Летной школы первый разряд по
боксу. Уже полтора года здесь…
Рассказывая всё это, Егор чувствовал себя довольно глупо.
Высокий начальник наверняка и так доринский послужной список отлично знал.
Однако слушал очень внимательно, а смотрел так, будто рентгеном просвечивал.
– ШОН закончили в 39-ом? Курс Фонякова? Это когда
экспериментировали с подготовкой агентов-универсалов?
– Так точно.
– Значит, радиодело изучали в полном объеме? Это хорошо.
Даже отлично, – задумчиво пробормотал бритый и вдруг хлопнул Дорина по колену –
Егор чуть не подпрыгнул. – Ну а теперь объясню про себя. Я начальник спецгруппы
НКГБ. Спецгруппа носит кодовое название «Затея» и занимается… одной затеей.
Пока вы не дали согласие на мое предложение, больше вам знать не положено. А
предложение такое…
Он сделал паузу, и, кажется, специально – посмотреть, как
тянет шею младший лейтенант, ловя каждое слово. Довольный реакцией, улыбнулся и
перешел на «ты»:
– Мне нужен помощник для одной операции – аккурат такой, как
ты: спортивный, быстро соображающий и, главное, с натуральным немецким. Сразу
предупреждаю – операция рискованная, можно и гикнуться. Это единственная
подробность, в которую на данном этапе обязан тебя посвятить. Имеешь право
отказаться, мне принудительно-мобилизованные ни к чему. В этом случае про наш
разговор забудешь, раз и навсегда. Ну, а если согласен, садимся в машину и
едем. Жду ответа.
Егор открыл рот – и ничего не сказал. Еще сутки назад он
подскочил бы от счастья и немедленно помчался бы за начальником спецгруппы, ни
о чем не спрашивая. Он и сейчас был счастлив и согласен ехать с этим крепким,
уверенным человеком на любое опасное дело. Если бы только не сию минуту. Хоть
бы часик отсрочки – слетать на Таганку, предупредить. Но по пытливому взгляду
командира было видно, что просить час на улаживание личных дел означало бы всё
погубить.
Однако и обмануть Надежду после вчерашнего тоже было
немыслимо. Позвонить к ней на работу нельзя, низший медперсонал, она говорила,
к телефону не подзывают… Что же делать?
Егор снова открыл рот, сглотнул – и опять промолчал.
Глава 2
Надежда
Тут вот какая штука.
Накануне вечером, в воскресенье, с Дориным произошла
совершенно нетипичная история. В подмосковных Вешняках, после танцев в клубе
«Железнодорожник», он познакомился с одной девушкой.
То есть, в самом факте, что спортсмен с лихим чубом и
сахарной улыбкой «взял на таран» очередную цель, ничего нетипичного, конечно,
не было. Всё дело в девушке. Уж, казалось, всяких перевидал, весь фюзеляж в
звездах, но такую встретил впервые.
Хорошие логико-аналитические способности Дорина, в свое
время отмеченные руководством Школы Особого Назначения, пока не пригодились ему
в борьбе с врагом, но нашли-таки полезное применение, причем не только на
ринге. Имелась у Егора своя методика «захода на цель» и «пикирования» –
быстрая, результативная, почти не дающая сбоев.
Постоянной подруги у младшего лейтенанта не было. Как-то не
возникло душевной потребности. А вот физическая потребность присутствовала,
потому что в здоровом теле здоровый дух, который, в свою очередь, требует
другого здорового тела. Задачка несложная, если имеешь голову на плечах. Ну и
плечи, само собой, должны быть при этом не ватные.
По выходным Дорин обыкновенно «вылетал на барражирование» –
ходил на вечера по самым что ни на есть бандитским клубам и хулиганским
танцплощадкам. Пока шли танцы, стоял в сторонке, приглядывался: как тут с
трудовыми резервами. Резервы обычно наличествовали, и даже в изобилии.
Известно, для девушек любые танцульки что лампочка для мошкары.
Сняв с повестки дня кадровый вопрос, Егор выбирал где-нибудь
поблизости подходящее место – темную аллейку, проходной двор или подворотню – и
ждал.