— Воспитание, Теодор, воспитание, — не стал скрывать адиген. — Отец учил нас никогда не забывать о государственных делах.
* * *
— В харчевне они сидели до трех, но много не пили, больше болтали. Потом разошлись…
— Расстались? — уточнил Бабарский.
— Да, — кивнул мальчишка. — Громкий поехал на север, в квартал Тармыр, он живет в меблированных комнатах синьоры Розмас. А щеголь подался в Раковину, виллу там снимает.
Указанные районы находились в разных концах Унигарта, и этот факт вызвал закономерный вопрос:
— Ты раздвоился, что ли?
— Приятеля встретил, пока у харчевни ошивался. — Мальчишка шмыгнул носом. — Ему тоже придется заплатить.
— Об этом не волнуйся… — Бабарский еще раз пробежал взглядом по раскрытому блокноту и уточнил: — Значит, щеголя зовут Отто, а громкого — Шо?
— Ага, — подтвердил мальчишка. — Он его еще Сапожником называл.
— Он его кого?
— Отто этого.
— А этот его?
— Нет. В смысле, никак не называл, только Отто.
— Понятно. — Бабарский сделал в блокноте очередную пометку.
Картина вырисовывалась интересная: два инопланетника, одеты приблизительно одинаково, держатся, если верить мальчишке, на равных, но один живет в дешевом доходном доме на окраине, а второй снимает виллу во втором по стоимости жилья прибрежном районе. Начальник и подчиненный? Вполне возможно, но где, в таком случае, сопровождающие «начальника» холуи?
— Почему дед велел тебе следить за этой парочкой?
— Чужаки, — развел руками мальчишка. С его точки зрения, он все объяснил, но, увидев удивленный взгляд Бабарского, продолжил: — Тот, который Сапожник, еще ничего, а второй на фейерверк смотрел как завороженный, а после только о нем и говорил, даже я слышал.
— Гм… Допустим.
Умный ИХ никогда не складывал яйца в одну корзину: будучи весьма высокого мнения об интеллекте Хасины, Бабарский, тем не менее, не забыл переговорить с Серым Штыком, и во время фейерверка все верные бандиту люди внимательно высматривали на улицах подозрительных чужаков. Недостатка в докладах не было — очередь в «Поддай пару!» выстроилась знатная, суперкарго буквально фонтанировал серебром, однако сообщение мальчишки привлекло внимание — в нем прозвучала кличка, а честные люди не часто награждают ими друг друга. Впрочем, предыдущий доклад, наводящий на трех странных верзийцев, тоже показался интересным.
— Ты уверен, что это не местные бандиты?
— Местных я знаю.
— Ладно, проверим. — ИХ выдал мальчишке две монетки: за труды и слежку, подождал, пока тот закроет за собой дверь, и обратился к Штыку: — Нужно как можно быстрее отсечь тех, кто ни при чем.
— А что с остальными?
— Будем следить, что нам остается? — пожал плечами Бабарский. — Рано или поздно они отправятся на очередную акцию — и мы их возьмем.
— Или они улетят домой, — хмуро произнес Серый. — Выставка скоро заканчивается.
— Или улетят, — хладнокровно подтвердил ИХ. — Но помощь есть помощь, Штык, я доволен нашим сотрудничеством, а значит, твой племянник точно окажется на свободе.
Это было смелое заявление — узнав, что приз в любом случае его, любой нормальный бандит мгновенно забывает об обещаниях. Однако Бабарский разбирался в людях, чувствовал, что Серому можно доверять, и не ошибся.
— Мы возьмем этих сволочей, — бросил Штык. — Будем надеяться, что они не улетят.
* * *
— Будь он проклят!
— Винчер, возьмите себя в руки!
— Не хочу!
— Винчер!
Красный как рак, Дагомаро вылетел из зала и стремительно зашагал по коридору, не обращая внимания на навостривших уши журналистов. Репортеры взяли низкий старт, готовясь наброситься на разъяренного консула с расспросами, однако охрана сработала на отлично, преградила журналистам дорогу, и сопровождаемый адигеной Дагомаро без помех скрылся за дверьми курительной.
— Лилиан, вы ведь там были! Это наглость! Вопиющее неуважение к Договору!
— Согласна, — кивнула молодая женщина.
— И что? Я должен это выслушивать?
— Вы обязаны это выслушивать, — подчеркнула Лилиан.
— Махим — мальчишка! Пустое место! Никто! Что он понимает в политике?! Безродный щенок! Еще десять лет назад он был нищим болтуном!
— Махим разбирается в политике.
— Неужели? — зло хохотнул Дагомаро. — Марионетка Компании!
— Махим — любимец Приоты, — напомнила адигена. — Это и называется быть хорошим политиком.
— Э-э… — Несколько мгновений консул пристально смотрел женщине в глаза, потом кивнул: — Возможно. — Кашлянул и буркнул: — Извините, не сдержался.
Короткие, но меткие замечания адигены подействовали: Дагомаро медленно приходил в себя.
— Мы все на нервах, — тихо произнесла Лилиан. — И любой срыв играет на руку врагам.
— Которых у нас много.
— Только один — Компания, — попыталась пошутить молодая женщина, но понимания не нашла.
— Это очень много, — вздохнул Винчер. — Очень-очень много…
Второй день переговоров начался со скандала: неведомым образом журналисты получили доступ к материалам следствия и узнали, что поджоги последних дней осуществлялись с помощью новейшего ушерского оружия. Статьи об этом вышли в «Известиях» и «Звезде», и кто-то из приотских сенаторов решил, что именно с этой темы следует начать заседание. Предсказать дальнейшие события было несложно: сорок минут переговорщики занимались банальным сквернословием. Обвинения в свой адрес Дагомаро перенес стоически: требовал доказательств и намекал, что приотские арсеналы охраняются спустя рукава. Но постепенно завелся. Все, откровенно говоря, завелись, и в какие-то моменты Лилиан казалось, что кардонийцы сойдутся в рукопашной. Вернуться к повестке дня удалось с огромным трудом, но на первом же заявлении Махима — приотский консул предложил ушерцам заплатить за Валеман отступные — Дагомаро окончательно сорвался и шумно покинул зал заседаний.
— Он марионетка, Лилиан, он делает то, что приказывает Компания, и намеренно ведет Кардонию к войне!
— Тем не менее Махим согласился на переговоры, — заметила девушка. — А значит, среди приотцев нет единства.
— И что?
— Не поддавайтесь на провокации, не дайте им морального права на развязывание войны.
— О какой морали вы говорите, Лилиан? — Дагомаро зажег длинную спичку, но раскуривать не стал, вместо этого швырнул дорогущую, вырезанную из швельского корня трубку в стену. — Они убили беззащитных геологов, наняли террористов и обещают оставить миллионы людей без продовольствия! Мораль? Вот вам мораль!