— А это-то ты откуда знаешь? — недоверчиво
осведомилась Лола.
— Если бы он нашел деньги или драгоценности, ему не
пришлось бы тащить эти чемоданы, он вышел бы из квартиры налегке.
А так ему пришлось набивать чемоданы шубами и другими
объемными вещами…
Действительно, старичок, словно подтверждая Ленины слова,
поднатужился и потащил чемоданы к оставленной по другую сторону дома машине.
Вдруг из-за угла выскочила коренастая тетка в синей
форменной куртке с надписью «ВОХР» на рукаве.
— Стой, ворюга! — завопила она, бросаясь наперерез
профессору и на бегу расстегивая болтающуюся на поясе кобуру. — Стой,
стрелять буду! А я-то смотрю, вроде приличный человек.., и не подумала на него!
Хорошо, камера сработала!
— Вот, Лола, живая иллюстрация популярного тезиса, что
воровать нехорошо! — проговорил Маркиз, с интересом наблюдая за развитием
событий. — А особенно нехорошо воровать по мелочи, да при этом еще
попадаться…
— Ага! — воскликнула Лола, блестя глазами. —
Не ты ли только что расхваливал этого старого придурка, приводя его как пример
ловкости и артистизма?
— Я был не прав, — кротко согласился Леня и вдруг
выжал сцепление.
Тетка-охранница наконец расстегнула кобуру. Склифасович
выронил чемоданы и собрался поднять руки, но вместо табельного оружия из кобуры
выпал пакет с бутербродами.
— Стой, не уйдешь! — нисколько не смутившись,
завопила тетка и прибавила ходу.
— Бросай чемодан, дед! — крикнул Склифасовичу
Леня, подруливая к нему и распахивая заднюю дверцу своей машины.
— Ни за что! — выкрикнул тот и зашвырнул один из
чемоданов на заднее сиденье.
— Попадешься, на себя пеняй! — рассердился Маркиз
и начал набирать скорость.
— Стой, ворюга! — истошно вопила вохровка и уже
ухватилась за второй чемодан.
Только тогда Склифасович выпустил его из рук и впрыгнул в
Ленину машину.
— Ну ты и упорный, — проговорил Леня, отрываясь от
тетки.
— Дело принципа, — проговорил старик,
отдышавшись. — Ни один день настоящего мастера не должен пройти впустую!
— Леня, зачем ты подобрал этого старого
скупердяя? — поинтересовалась Лола.
— Ну, знаешь.., в каком-то смысле мы с ним коллеги, и
вообще, понимаешь, с детства уважаю старость. Хотя еще раз повторю — красть
грешно! Вот зачем вы утащили у бедной женщины последнюю норковую шубу? —
поинтересовался Маркиз, заметив мех, высунувшийся из приоткрывшегося чемодана.
— Последнюю? — возмущенно воскликнул
«профессор». — Да у нее там этих шуб столько грузовик подгонять нужно! И
норковые, и собольи, и шиншилловые.., она и не заметит, что их стало меньше! А
мне на старость пособие., так сказать, персональный пенсионный фонд!
— Вот видишь, Лола, — рассудительно проговорил
Маркиз. — Мы с господином Склифасовичем действительно почти коллеги! Он
тоже обчищает только богатых!
— А откуда вы, молодой человек, знаете мое имя? —
забеспокоился Склифасович.
— А вот это, уважаемый профессор, совсем другая
история, как говаривал Ганс Христиан Андерсен! Лучше мне скажите: зачем вы
регулярно посещаете доктора Неврозову?
— А что? — удивленно переспросил старик. Имею
право! В моем возрасте хорошие зубы это залог здоровья! Кроме того, — он
заметно смутился. — Она такая приятная женщина.., с ней можно поговорить
об искусстве, об опере…
— С бормашиной во рту? — удивился Маркиз.
— Нет, отчего же.., бывают перерывы… кстати, вот здесь
вы меня можете высадить. И Склифасович подтянул к себе отбитый в неравном бою
чемодан.
— Прощайте, милейший! — сказал Леня. Жаль, что я
так и не успел внушить вам мысль, что красть нехорошо. Но, как говорится,
горбатого могила исправит!
— Типун вам на язык! — поспешно сказал фальшивый
профессор. — Целую ручки даме!
— Еще чего! — фыркнула Лола.
* * *
У Лизы Канарейкиной было одно совершенно невинное увлечение.
Она любила мерить дорогую, красивую одежду. , Лиза приходила
в какой-нибудь бутик или просто дорогой магазин на Невском, на Московском или
на Литейном, брала со стоек несколько платьев и костюмов, удалялась в
примерочную кабинку…
Только там она была счастлива.
Лиза надевала платье от Прадо или костюм от Макс-Мара,
вертелась перед высоким зеркалом и представляла, что она — вовсе не она, то
есть именно она, Лиза Канарейкина, но в то же время совсем другая девушка. Не
скромная, бледная продавщица из круглосуточного магазина в спальном районе, а,
допустим, диктор на телевидении или знаменитая певица, ее узнают на улицах, ей
аплодируют полные залы, у нее просят автографы.., за ее спиной шепчутся: Вы
видели, кто это? Это Канарейкина!
Как, неужели та самая Канарейкина?
Или она замужем за крупным бизнесменом, у нее огромный
загородный дом, роскошная машина.., она устраивает великолепные приемы,
приглашает на них известных, популярных людей.., и носит только такую одежду —
дорогую, красивую, модную.
Она смотрела на свою прежнюю одежду, и чувствовала себя
Царевной-лягушкой, сбросившей лягушачью кожу.
Ее короткое счастье обычно прерывали продавщицы.
Они тряслись над своим товаром, беспокоились, чтобы кто-нибудь
не украл или не испортил его, и поэтому следили за невзрачной девицей,
набравшей в примерочную кучу баснословно дорогих платьев.
— Девушка, ну как, что-нибудь подошло? —
спрашивала продавщица, бесцеремонно заглядывая в кабинку.
Лизе приходилось сбрасывать очарование мечты и отвечать,
пытаясь сохранить лицо:
— Ничего не подошло! Все безобразно велико.
— Тогда я заберу, — говорила продавщица с плохо
скрытым презрением. — Это нужно другой покупательнице.
Никакой другой покупательницы не было в зале, но Лиза
высокомерно кивала, переодевалась в свой скромненький дешевый костюмчик и
покидала бутик с царственным выражением случайно заглянувшей на свалку
аристократки.
И старалась больше не заходить в этот магазин.
К счастью, таких бутиков и магазинчиков в нашем городе очень
много, и можно ходить по ним долгие годы, ни разу не заходя в один и тот же.
Вот и в этот день Лиза зашла в небольшой магазинчик на
Владимирском проспекте, в котором не бывала еще ни разу.
И сразу же ее охватило знакомое волнение.
На хромированных стойках висели чудесные, фантастические
вещи.
Ей хотелось коршуном броситься на эту роскошь, схватить ее в
охапку и мерить, мерить, мерить.., но она придала своему лицу выражение
пресыщенной скуки и медленно, неторопливо приблизилась к стойкам, двумя
пальчиками прикоснулась к дивному платью из лиловой органзы на темной
подкладке. В глаза бросился розовый ценник — восемьсот пятьдесят у, е.