Беру все на себя - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Красницкий cтр.№ 59

Кто сказал, что «безоглядно» могут только женщины? Мишка и сам не заметил, как притянул Юльку к себе и губами загасил ее не то недоуменный, не то возмущенный возглас. Как они целовались! Мишка, несмотря на весь свой прошлый опыт, и представить себе не мог ничего подобного! Даже и не догадывался, что такое может быть!

Ну и что с того, что Юлька занималась этим впервые и ничего не умела! Слияние!!! Такое же, как тогда, когда они вдвоем спасали на дороге тяжелораненого Демьяна. Или не такое? Юлькины эмоции захлестнули, смяли, растворили в себе Мишкино сознание. Удивление, испуг, стыд, радость, нежность… ВОСТОРГ и еще что-то, чему названия нет, как нет и не может быть аналогов в мужских эмоциях…

Мишка просто перестал БЫТЬ — самостоятельно мыслить, чувствовать, ощущать. Да и на кой ему были сейчас собственные мысли и чувства — такие мелкие, бесцветные, безвкусные… топорные какие-то, по сравнению с тем океаном эмоций, который захлестнул его силой Слияния? Цвета и ощущения, которые невозможно не только описать, но и осознать, ширь, которую не охватить ни взглядом, ни разумом, глубины, в которых таится древний, как сама жизнь, ужас, непонятно как преодолеваемый и подчиняемый женским… нет, не разумом — ну нет нужного слова в человеческим языке! И радостное безумие, невероятным образом порождаемое этим самым ужасом.

Времени тоже не было! Не то что минут, лет или даже веков — самого понятия течения и последовательности событий. Было просто пребывание в… в чем? В том, куда мужчинам вход заказан самой Природой, в том, где мужской взгляд не просто неуместен или неприличен, а его вообще не может быть. Мишка не то чтобы понимал или ощущал — он просто ЗНАЛ, что растворяется и исчезает, да, собственно, уже исчез…

Но, как когти хищника в спину, в остатки разума вдруг вцепились, выдирая его из этого благостно-невообразимого и одновременно восторженно-ужасного НЕЧТО, всплывшие непонятно откуда слова Нинеи: «Рабом станешь! Что угодно отдать готов будешь за повторение этого! Себя потеряешь! Утратишь навсегда, и никому не нужен такой будешь. И ей тоже!»

Как вырвался, как освободился, против своего желания… ведь не хотел же! Даже и не заметил упирающиеся в грудь Юлькины кулачки, только проводил безнадежно-тоскливым взглядом убегающую девчонку да каким-то чудом удержал рвущийся из груди отчаянный вой — звериный плач по тому, что уже никогда не повторится. Сам себе не позволит, потому, что это страшнее, чем «сесть на иглу». Сам все порушит, потому что придется теперь закрываться от Слияния, и Юлька, рано или поздно, это заметит. А заметив… даже и думать не хочется, что тогда произойдет. И это теперь на всю оставшуюся жизнь. Вечная тоска и вечное сожаление о несбыточном, невозможном, напрочь запретном…

Он потом еще долго сидел на лавочке возле лазарета, все больше, как принято было писать в душещипательных романах, «погружаясь в пучину отчаяния и безнадежности» — на собственной шкуре ощутил правильность этой фразы, до того представлявшейся ему до приторности слащаво-идиотской. Мозг, натренированный в просчете вариантов и последствий, рисовал картины будущего одну хуже другой — будто боксер на ринге, беспощадно добивающий уже проигравшего бой противника.

Сейчас Юлька вырвалась и убежала — слишком неожиданно для нее все случилось, и слишком сильные эмоции (уж теперь-то Мишка это знал!) обрушились на неподготовленное девчоночье (несмотря на лекарский опыт) сознание. Но потом… будут страх или просто робость-застенчивость, незнание, как теперь себя вести с Мишкой (и это при Юлькином-то ерепенистом характере!), но будет и непреодолимая тяга к повторению пережитого. Природа свое возьмет, какой бы лекаркой-ведуньей Юлька ни была. Будет… и оттолкнуть ее, не дать ожидаемого — непростительная обида, грех хуже преступления.

Поначалу-то она, захваченная новыми ощущениями и чувствами, даже и не заметит, как Мишка будет закрываться от Слияния, а потом… Ну допустим, он научится делать это незаметно или сумеет как-то «дозировать» Юлькино воздействие на себя (чем черт не шутит — а вдруг получится?). Тоже та еще пытка — целоваться, сохраняя бдительность минера. Все равно конец будет один — когда дело дойдет до секса, первый же Юлькин оргазм просто выжжет ему мозги, либо убив на месте, либо превратив в «овощ» на манер новопреставленного раба божьего Первака, во Христе Павла.

А потом, непонятно откуда, выплыла зависть к Корнею. К калеке, стоящему на пороге дряхлой старости! Практически к ровеснику, если считать прожитые ЗДЕСЬ и ТАМ годы. Он-то нашел себе свою последнюю женщину! Женщину до конца жизни! Не просто нашел, не девчонку какую-то охмурил и не сотворил, как Пигмалион Галатею. Листвяна не статуя и не мисс Элиза Дулитл, она — сильная, умная, с черт-те каким жизненным опытом, НАСТОЯЩАЯ ЖЕНЩИНА! А Корней сумел сделать ее СВОЕЙ ЖЕНЩИНОЙ!

«Да-а, сэр, вот тут-то и поймешь, что сотником Ратнинской сотни кто попало стать не может… И дело здесь не только в воинском искусстве или административном таланте. Корней — ЛИЧНОСТЬ! И из вас, сэр Майкл, он будет делать такую же ЛИЧНОСТЬ. Семь шкур сдерет, не единожды на грань жизни и смерти поставит, но сделает! Потому что понял — вы сможете! Когда-нибудь потом. А сейчас, что бы вы, любезнейший, о себе ни воображали… вот плоды вашего самомнения — загубили прекрасную девчонку. И не хрен дергаться — уже загубили! Еще ничего не произошло, она еще ни о чем таком не подозревает, но все уже предопределено!

Не поверили Нинее, что Юлия уже не совсем человек! Как же! Мыслитель рубежа второго и третьего тысячелетий и темные суеверия средневековой старухи! А вот и не суеверия! Мать Юлию всю жизнь, постепенно и осторожно, подводила к пониманию ее судьбы, а тут вы — или покажете, что боитесь ее, как мины, установленной на неизвлекаемость, либо крякнетесь в ее объятия со всеми сопутствующими „удовольствиями“ — от предсмертных хрипов до опорожнения мочевого пузыря.

Как там Нинея говорила? Шестое поколение — это уже предел, дальше — либо уродство, либо безумие! Получается, что Юлька уже фактически превратилась в „черную вдову“. Только для меня или для всех остальных тоже? А не так ли они лечат — „прошибая“ своими эмоциями восприятие пациента? Только при лечении они себя контролируют, а во время секса… Господи, а Юлькин-то отец от Настены ушел ли живым? Или же… Нет, болтают же, что у Настены любовник есть… как его… Лукашик-гусляр. Правда говорят, что он сам признался, будто у него в голове постоянно гусли звенят. Может быть, это ему Настена такой блок поставила? Или Настена мужикам еще не до такой степени мозг выносит, а Юлька уже по максимуму?»

Было б в тот момент кого, убил бы. С особой жестокостью и цинизмом. Но никого, кроме себя любимого, под рукой не оказалось. Оставалось только одно — жить. И с этим тоже. До конца дней.

* * *

«Вот такие дела, досточтимый сэр. Прямо как по учебнику: разрешение одной проблемы, пусть даже и удачное, порождает целый букет новых проблем. „Проблема Первака“ разрешилась. Как хотела матушка — в первом же бою, и как рекомендовала Нинея — не своими руками. И что в итоге? Листвяна — женщина Корнея, причем настолько, что официальное оформление отношений как-то и не выглядит решающим моментом. Сильная, умная и опытная баба… плюс стреляет так, что в десяток Луки брать можно, и „ножичек“ над койкой висит очень и очень не слабый. Будь я проклят, если она им вполне квалифицированно пользоваться не умеет. А еще у нее под рукой больше десятка девок и молодых баб, которых она учит стрелять из самострелов. Это, допустим, раз. Два — сближение Листвяны с теткой Татьяной. В общем-то и неудивительно. Примерно одного возраста, обе сейчас беременны, обе „оставлены на хозяйстве“, поскольку мать бывает в Ратном только наездами… Плюс тетка Татьяна — баба внушаемая, а с мужем у нее нелады, Листвяна же женщина волевая и с лидерскими задатками. „Альфа“ в этой паре, несомненно, Листвяна. То есть в женской части клана образовались два „центра силы“ — мать с сестрами и девицами на обучении и Листвяна с Татьяной… тоже с девицами и бабами из Татьяниной родни. Хотя с бабами из куньевской родни не так все однозначно, недаром же ключница о невидимых бабьих войнах намекнула…