Все оружие не беру, прихватываю только две винтовки, часть патронов и все гранаты. Остальное оставляю в коляске – за этим и позже можно вернуться.
В принципе можно было бы утащить и все, только вот не хочу я сейчас исполнять роль вьючного животного. Пускай старшина кого-нибудь еще пошлет.
В лесу как-то тихо, только изредка пощелкивают птицы да ветер привычно шумит в верхушках деревьев. И я не хочу нарушать эту тишину своим топотом и сопением. Иду медленно, стараюсь не шуметь. Обхожу особенно густые заросли и смотрю под ноги, чтобы ненароком не наступить на какую-нибудь сухую ветку. Не исключено, что сейчас мне навстречу выдвигаются бойцы, которых выслали к дороге. Хрустну веткой – кто-нибудь и пальнуть может сгоряча. Надо это мне?
А ведь еды у нас не так уж и много осталось… Сколько мы еще на моих запасах просидим? Дня два… это точно. А дальше? Надо будет вылезать из леса и искать себе пропитание. И где Корчной это делать собирается? Местности он не знает (я, впрочем, тоже), расположение немецких частей никому из нас не известно. Идти в деревню?
Хмыкаю, вспоминая ту самую деревню, где стоял наш взвод. Много там еды возьмешь…
Бах!
Опа…
Где это?
Не особенно далеко. Как раз в стороне лагеря.
Бах! Бах!
Внезапно просыпавшиеся горохом выстрелы вспороли тишину… и так же внезапно прекратились. Замолкли лесные обитатели, и притихли испуганные птицы.
Притих и я.
Осторожно присаживаюсь и прислоняю к дереву одну из немецких винтовок. Не буду я ее пока тащить… и часть патронов тоже оставляю, мне сейчас маневренность важнее. А вот гранатную сумку передвигаю так, чтобы было удобнее до нее добираться.
Хрен его знает, что это была за стрельба… Не нравятся мне такие фокусы. Я, когда СВТ пристреливал, так вообще на пару километров в сторону отходил, в лагере не стрелял. А здесь – что за бардак?
Старшина такой команды отдать точно бы не смог, так кто же там стрелял? Просто так развлекались?
Три раза «ха».
До подобной степени охренения там никто, надеюсь, не дошел. И не скоро еще дойдет.
Значит, идем тихо.
Максимально тихо и осторожно. Совсем не шумим, почти и не дышим. Винтовку в руки, патрон в ствол. Не хочу лишний раз затвором лязгать.
Оставив позади сотню метров, прислушиваюсь.
Нет, не слышно пока ничего.
Еще пара сотен – то же самое.
Ладно, ушки на макушке, идем совсем-совсем медленно, почти крадемся…
– Ist der Lorenz schwer verletzt?
[18]
– Ja. Johann bezweifelt, dass wir schaffen es rechtzeitig ihn zum Arzt zu bringen…
[19]
Так… здрасте.
Неведомый мне Лоренц, похоже, что-то там словил. Плох, и до врача его опасаются не донести.
А от кого он тут что-то мог огрести?
Только от наших: не сами же немцы его подстрелили!
Хотя… и не такие вещи иногда случаются.
А вот судя по разговору, это не охрана лагеря – те по-немецки говорить не стали бы!
Делаю еще несколько осторожных шажков вперед…
Ух ты…
Прямо передо мной лежит тело бойца в советской форме. Выброшенная в сторону рука еще сжимает трехлинейку.
Осторожно присаживаюсь… Флегонтов.
Один из наших. Шинель на его груди топорщится от пулевых пробоин.
Стало быть, он стоял на посту. Обычно именно в этом месте его всегда и выставляли. Дальше, шагах в тридцати, как раз и будет та самая низинка, где и располагался наш лагерь.
И судя по тому, как спокойно переговариваются немцы, они уже не опасаются никаких неприятностей с той стороны.
Не опасаются… Что, уже поубивали всех? В таком разе вы, голубчики, сильно облажались – тут есть еще желающие сделать вам бяку! В моей душе начинает нарастать какое-то злобное, звериное чувство ярости. Сколько их там? С десяток или больше? Да и хрен с ними! Пяток гранат из кустов – и я посмотрю сквозь прицел на уцелевших! А стану уходить – так вы еще забодаетесь ловить меня по лесу!
Рука отстегивает клапан гранатной сумки. Отвинчиваю колпачки на гранатах и сую зачем-то их в карман. Так, три гранаты наготове. Еще и М-39 у меня есть, их по карманам рассуем.
А теперь – вперед!
Только тихо, нельзя их раньше времени спугнуть… Надрать им задницу – это завсегда, а вот помирать без толку, от случайного выстрела испуганного фрица… неохота. Вот и не станем их пока волновать.
Пока не станем.
Еще десяток метров – и кусты поредели, я выполз на край низинки.
Театр или нет, а видимость тут хорошая.
Немцы.
Шесть человек.
Здоровые, крепкие парни, в камуфлированных куртках и таких же брюках. Крепкие башмаки на ногах. Каски, обтянутые чехлами. Егеря? Ягдкоманда? Похоже…
У двоих автоматы, один с пулеметом. Прочие с винтовками. У одного автоматчика на поясе висит пистолет – это командир.
Чуть в сторонке лежит на земле еще один – надо думать, говорили про него. Раненый, значит…
Все?!
А что ты думал – сюда дивизию пошлют?
Неполное отделение егерей против нашей десятки – это даже не смешно. Это прямо-таки гомерический хохот! Данные субчики легко раскатают в тонкий блин и втрое большую толпу. Профи! Те еще головорезы… Насколько я помню, в такие части отбирались только самые опытные и умелые солдаты, имевшие за спиной немалый боевой опыт. Мне такая служба не светила даже в принципе.
А метрах в десяти – пятнадцати вижу все наше воинство. Живые, но прилично побитые – немцы при захвате не церемонились.
Девять человек.
Ну да.
Флегонтов был убит на посту. Скорее всего, стрелял именно он, прочие просто не успели проснуться. И раненый, тот самый Лоренц, – это его работа. Поэтому парня и убили.
А чуть в сторонке в пирамиду составлены все винтовки.
Ну да… распоряжение старшины. То-то он ворчал на меня, что сплю с оружием в обнимку, – непорядок, мол! А перед винтовками валяется ремень с застегнутой пистолетной кобурой – Корчной даже парабеллума достать не успел.
Да и я бы не успел, чего там греха таить…
Немцы заканчивают совещание, и один из них подходит к лежащим на земле пленным.
Пинком поднимает с земли старшину.
Допрос?
Похоже…