Лиза расширенными глазами взглянула в узкую щель, где только
что торчал факел, перевела взор на довольное лицо графа и вдруг ощутила
неодолимое желание отвесить пару добрых оплеух этому «вечному сыну
легкомыслия». Нечего сказать, называл он себя очень точно! И еще надеялся, что
взрыв, который неминуемо грянул бы, окажись здесь и впрямь порох, не накрыл бы
их там, на подъеме?! Да от них и воспоминания не осталось бы!
Но у Лизы уже не было сил волноваться, тем более из-за того,
что могло случиться, да не случилось. Она безучастно смотрела, как де Сейгаль,
выбив пробку, окунает палец в темную, маслянистую жидкость, а потом сосредоточенно
обнюхивает его и осторожно касается языком.
– Гром и молния! – воскликнул он наконец. – Да ведь это ром!
Превосходный ямайский ром! Вот так повезло!
– Надеюсь, вы не собираетесь устроить здесь попойку? –
сердито спросила Лиза: нашел чему радоваться!
Граф расхохотался:
– Я слишком тонкий ценитель жизни, чтобы заглушить свои
ощущения этим огненным зельем, и предпочитаю легкие вина типа «Рефоско» из
Фриули. А обрадовался я тому, что теперь вспомнил: рядом с тем укромным ходом,
которым когда-то пользовались мы с моей дорогой возлюбленной, чтобы проникнуть
в развалины, находился пустой винный погреб. И я думаю, что сейчас мы попали в
тот самый погреб, только с другой стороны. Очевидно, новые обитатели этих
катакомб заполнили его своим излюбленным напитком.
– Но это ведь монахи… – нерешительно молвила Лиза. – А тут
ром. Или вы имеете в виду – для причастия?..
– В жизни не встречал монаха, который не прикладывался бы к
бутылке, – отмахнулся граф. – А ром – самый подходящий напиток для этих головорезов.
Ничего, я еще доберусь до Араторна, если только он уже не превратился в
головешку, на что я от души надеюсь! – внезапно исполнившись ярости, прорычал
де Сейгаль. – Я дойду до самого папы, но добьюсь их наказания!
Лиза недоверчиво хмыкнула, и граф не на шутку обиделся.
– В декабре прошлого года я получил из рук его святейшества
Климента VIII крест «Золотая шпора» и звание папского протонотария!
Лиза даже руками всплеснула.
– За что?!
– Я умолчу о своих заслугах перед святейшим престолом, –
многозначительно ответил граф. – Мужчине не к лицу хвастовство. Но если вы
слышали о вольных каменщиках…
– О, конечно! – воскликнула Лиза. – Мессир Бетор сообщил
мне, что масоны – передовой отряд его Ордена.
Граф остолбенел и не скоро обрел дар речи вновь.
– Ну это уж переходит всякие границы, – прошипел он наконец.
– Значит, когда в 1751 году в Лионе я был посвящен в масоны, то одновременно
вступил в банду этих клейменых убийц? Что за чушь! Матушка сказывала, что я родился
слабоумным и оставался таковым до восьми с половиною лет, но, право слово,
сейчас мне показалось, будто разум вновь меня покинул. Знайте, моя крошка, что
я, Джузеппе Джироламо Казанова, граф де Сейгаль, уже почти тридцать шесть лет,
с самого рождения, состою в одном-единственном ордене, Ордене авантюристов, и
поклоняюсь одной богине – Фортуне, покровительнице игры и превращений, ибо игра
– это стихия судьбы. А все остальные мои занятия и увлечения – лишь дань
светским и религиозным условностям. Я авантюрист и горжусь этим. Я предпочитаю
ловить дураков, но самому не быть пойманным; стричь купоны, но не давать
остричь себя в этом мире, который, как знали еще римляне, только и ждет, чтобы
быть обманутым. Я стал авантюристом не из нужды, не из отвращения к труду, а по
врожденному темпераменту, благодаря влекущей меня к авантюризму гениальности! И
чтобы я ввязался в политические игры фанатиков? Нет, они даже хуже фанатиков,
ибо вовсе лишены принципов и здравого смысла. Да я никогда не был ничьим
слугою, кроме святого случая!
Если Лиза до сих пор еще не поняла, что единственной и самой
любимой темою разговоров и размышлений графа является его бесценная персона, то
теперь всякие сомнения в этом исчезли. Говорил он цветисто и ярко, как по
писаному, но она согласилась бы весь остаток жизни провести среди немых, лишь
бы избавиться сейчас от его звучного, с прекрасными модуляциями, голоса,
избавиться от этого болтуна, кем бы он ни был – графом или авантюристом, как бы
ни звался – де Сейгалем или Казановой!
– Однако, ежели эти господа все ж останутся в живых и
дознаются, кто помог мне улизнуть, вам туго придется! – ехидно прервала она его
затянувшийся панегирик самому себе.
Охладить пыл оратора было не так-то легко.
– Да, придется снова скрываться, снова бежать… Но только в
полете, только в постоянном беге наслаждаюсь я существованием! Никогда – в
покое или уюте! Город без приключений для меня – не город, мир без приключений
для меня – не мир. Да я скорее рискну своей жизнью, чем дам ей закиснуть. Даже
виселица меня не обесчестит. Ведь я всего лишь был бы повешен, но не заскучал
бы. По мне, скука – это круг ада, который Данте забыл изобразить!
Да, задавать вопросы этому человеку о нем самом рискованно.
Нужно во что бы то ни стало отвлечь его!
– Все это безумно интересно, сударь, – сказала она
нетерпеливо, – но что нам делать теперь?
– О, вы смелая особа! – При свете факела его улыбка
выглядела весьма печальной. – Другая на вашем месте уже давно истерически
рыдала бы, а вы полны стремления бороться. Что же мы можем? Очевидно, очистить
подвал от бочонков и пройти его насквозь, до противоположного входа. Жаль, что
мы с вами не Гаргантюа и Пантагрюэль, тогда не составило бы труда уничтожить
все эти пинты и галлоны рома.
Лиза поджала губы. Она не выносила роман Рабле (кстати, одну
из любимейших книг Августы), и сравнение с его героями оскорбило ее. Захотелось
чем-нибудь досадить графу.
– Скажите, сударь, – спросила она с невинным видом, – а вы
уверены, что не ошиблись и это тот самый подвал? В том смысле, что другой выход
из него существует?
– Я сейчас вообще ни в чем не уверен, – развел руками граф.
– Но ведь у нас нет выбора…