Сколь было известно Василию, подобные порядки велись и в имениях
его друзей, и каково же было чудно ближе к полуночи, после обильного ужина и
щедрых возлияний, спуститься в сад прогуляться перед сном — и вдруг невзначай
столкнуться лицом к лицу с прелестницей, которая, изобразив испуг, кидалась
было прочь от молодого барина, задоря его нескромными смешками и
взвизгиваниями, но через несколько шагов ноги у нее вдруг подкашивались — и она
опрокидывалась навзничь в траву, причем просторный сарафан (разумеется,
ненароком) задирался так, что распаленному взору открывалось пышное,
соблазнительное белое тело, обнаженное как раз доколе надобно, и стыдливая
девка более норовила лицо рукавом прикрыть, чем озаботиться одернуть нескромно
завернувшийся сарафанчик или прикрыть сдобное плечико, выскользнувшее из
широкого выреза рубахи…
Разумеется, и в Индии у них такие же порядки. Однако
магараджа, без сомнения, — знаток человеческой природы! Решил более не посылать
в опочивальню гостя навязчивую обольстительницу, а предоставил ему самому
отыскать себе утеху. Счел небось: ежели руси-радже приспичит, он непременно
отправится прогуляться в сад, ну а тут… извольте, ваше сиятельство!
Стоило Василию осознать, что красавица (он, разумеется, не
видел ее лица, однако очертания фигуры, обтянутой тонким шелком, были
изумительны!) — стоило ему, стало быть, осознать, что красавица предназначена
ему, как возбуждение его достигло предела. Все цепи, которыми разум пытался
сдерживать бурление естества, вмиг разлетелись на мелкие кусочки, и желание
полностью овладело его сознанием. Василий ринулся вперед.
Женщина, услышав, как он ломится напрямик сквозь
благоуханные заросли тубероз, вскочила, вглядываясь во тьму, испуганно
выставила ладони, потом вскрикнула сдавленно и повернулась было бежать, да
поздно — Василий налетел на нее и смял в объятиях.
Ее взлетевшие руки были схвачены его руками, а рот,
разомкнувшийся для крика, жадно стиснут его распаленным ртом. Он даже лица ее
не мог разглядеть — не до того было, право слово! — а только вгрызался в
мягкие, податливые губы, безмерно наслаждаясь их вкусом, а руки его мяли груди,
тискали плечи, лихорадочно комкали скользкую шуршащую ткань, норовя добраться
до голого тела.
Она рвалась, билась, стонала, да где! Он вовсе потерял
голову, и сейчас никакая сила не смогла бы разомкнуть его объятия и прервать
поцелуй.
Он словно пил ее уста, как сладостное вино, и восторг
мешался в его воспаленном мозгу с изумлением.
Какие у нее губы, какие нежные, прохладные! Как она
восхитительно вздыхает и при этом невольно впивается в его жадный язык! У него
сердце зашлось, когда она вдруг впилась зубками в его нижнюю губу — и, точно
испугавшись, не причинила ли боль, быстро лизнула ее, приласкала.
Да, вдруг с удивлением осознал Василий, она уже не пытается
вырваться, а сама целует его, и руки ее не отталкивают, а прижимают. Как он и
предполагал, первое сопротивление было лишь данью приличиям, а потом красавица
решила исполнить свой долг — да заодно и сама вкусить наслаждение. Василий
готов был голову прозакладывать, что пылкость ее поцелуев и жар объятий вызваны
не только послушанием хорошей служанки. Он возбудил ее так же, как возбудился
сам. Вот дама расстегнула его рубашку и, приподняв свои груди, прильнула к его
груди так, что слились их соски, и принялась нежно поводить плечами, так что
эти волшебные прикосновения, достигающие, чудилось, самого сердца, лишали
Василия дыхания… А как она потиралась чреслами о его чресла!.. Василий едва не
сошел с ума от счастья, ощутив эти недвусмысленные знаки ее страсти.
Воистину терпению его настал конец, и если он не хочет
сейчас излиться, не достигнув цели, то должен немедленно овладеть этой
прекрасной и страстной незнакомкой!
Подхватив, посадил ее на парапет бассейна. Высота парапета
была как раз такая, какая нужна. Василий ринулся вперед, одной рукою нашаривая
застежку на боку, а другой пытаясь задрать туго обвившие женское тело складки
сари. Однако проклятый шелк бестолково скользил в пальцах и нипочем не желал
поддаваться. Дурацкое одеяние! Одновременно и юбка, и рубашка, и шаль!
Может быть, если начать разматывать сари с головы, дело
пойдет быстрее? Правда, для этого придется прервать их безумный поцелуй…
Василий на мгновение оторвался от восхитительных губ (о
господи, они были именно такими, о каких он мечтал всю жизнь, и груди были как
раз такими, как надо, и все ее изгибы, и тонкий, чуть горьковатый аромат ее
тела, и даже вздохи — они были бесподобны, прелестны, обольстительны! Вот если
бы вчера магараджа прислал именно ее…) и повлек с головы шуршащий шелк. Девушка
со стоном потянулась к нему, словно умоляя не размыкать объятий, и Василий,
лихорадочно шепнув:
— Сейчас, сейчас, моя радость! — открыл глаза, чтобы
отцепить ее серьгу, мешавшую снять покрывало с ее волос. У него все вихрилось,
сливалось перед взором, однако он увидел, что и она взглянула на него своими
затуманенными, словно бы отливающими серебром глазами, и в этот миг покрывало
наконец-то соскользнуло с ее головы, и целый водопад светлых, тоже серебристых
в звездном свете волос хлынул на ее плечи.
— Господи, — прошептал Василий, обмирая и глядя на эти
точеные, одухотворенные черты. — Боже мой!..
Она была прекрасна, воистину прекрасна, однако не ее
редкостная красота заставила Василия воззвать к вышним силам.
Он вдруг узнал ее.
Перед ним была Варенька.
Мгновение оба ошалелыми глазами смотрели друг на друга, и
вдруг… вдруг небо над ними раскололось и мириады разноцветных огней вспыхнули в
вышине. По всему саду закрутились огненные колеса, с балконов слетали
разноцветные вихри. Все грохотало, все гудело, все взрывалось вокруг!
— Что это?! — в ужасе воскликнула Варя, но ответом ей был
новый залп звезд, новый удар грома. Потом грохнуло в третий раз, в третий раз
озарились букетом огней небесные бездны — и наступила щемящая, рвущая слух
тишина.
— Что это, ради бога?! — прошелестела Варя, и Василий
ответил, едва шевеля вспухшими, нацелованными губами:
— Фейерверк в честь какой-то их богини, черт бы ее подрал,
забыл… а, в честь Кали!
— В честь Кали? — повторила она, бессмысленно вглядываясь в
его лицо своими и впрямь серебряными глазами. — А что, сегодня какой-то
праздник?
И вдруг, словно только сейчас спохватившись, она принялась
поправлять свои смятые одеяния, а сама все смотрела на Василия, как испуганная,
потерявшаяся девочка…