Нет, слава богу, она ничего такого не заподозрила в его
поведении, оттого и злобствует согласно своей натуре. Теперь, когда она стояла
на приличном расстоянии, Василий не мог понять, что могло его так потрясти.
Нет, это просто плоть бунтует. Такой же взрыв желания вызвала бы в нем и любая
другая женщина, вдруг оказавшаяся в его объятиях. Ведь последний раз он был с женщиной
месяца три назад, еще в Каире… да, жена французского консула, как бишь ее?
Жаклин! Распутница, ну распутница!.. С усилием оторвавшись от некоего особенно
смелого воспоминания о ее игривых напомаженных губках, Василий переспросил:
— Так почему они не отвечают?
— Видите, на них надеты джанви — ну, шарфы через плечо? —
делая вид, что все еще смотрит на крокодилов, сказала Варенька. — Это знак
принадлежности к браминам — высшей касте. Брамины не станут терять своего
достоинства, разговаривая с каким-то чужеземцем!
— А если бы нашей жизни угрожала опасность? — возбужденно
спросил Василий. — Нас что, спасать не стали бы?
— Гость — особа священная. Думаю, они спасли бы нас, однако,
чего доброго, после этого покончили бы с собою, ибо осквернили себя и свою
касту, — серьезно сказала Варенька.
— Какие-то самураи, прости господи! — пробормотал Василий,
который в пути прочел дневники португальского мореплавателя Родригеса,
посвященные загадочной стране Ниппон. Привычка самураев то и дело, по надобности
и без надобности, делать себе сеппуку, то есть вспарывать живот, привела его в
содрогание!
— Да… вы правы! — кивнула Варенька, взглянув на Василия с
таким откровенным удивлением, что он едва не зашипел от злости. Эта барышня что
думает, он пустой сундук?
— Индусы странный народ. Они абсолютно не похожи на нас. То,
что им представляется здравым смыслом, нам может показаться опасным бредом.
Самые древние народы Европы — дети, еле вышедшие из пеленок, в сравнении с
племенами Азии, особенно Индии… Эти люди обладают мудростью, которой мы лишены.
Не скрою, мне иногда страшно здесь.
Она склонила голову. Нежные губы дрогнули, темно-золотистый
завиток скользнул по щеке. Василий изо всех сил сцепил руки за спиной. «Как ее
там звали, эту бабу… ну, крепостницу?» — слабо, невнятно пронеслось на окраине
сознания.
Стражник нетерпеливо пристукнул копьем, и Варенька
испуганным движением поправила покрывало.
— Ох, идемте скорее. Мы совсем забыли про розу, ведь вам еще
нужно воротиться к обеду! Позвольте дать совет: за едой нельзя сказать ни
слова, а есть надобно только — только! — правой рукой. Иначе вы навлечете на
пир целую стаю злобных демонов-ракшасов и приведете в ужас всех индусов. Так
что лучше сразу спрячьте левую руку в карман.
— Я попрошу вашего батюшку привязать ее мне за спину, —
расхохотался Василий, сворачивая вслед за стражем на узкую лестницу, — и смех
замер у него в горле.
Он увидел сад.
Площадка скалистой поверхности, со всех сторон окруженная
глубочайшими пропастями, на дне которых грохотали ручьи, была прикрыта от
палящих лучей солнца крепостной стеной, поэтому здесь царила сладостная тень.
Это был необычный сад. Здесь не оказалось жасмина и бабула,
белых тубероз, золотистой чампы, цветущей, как алоэ, один раз в сто лет, и
всевозможных бальзаминов. Голова не кружилась от запаха, источаемого
благовонными деревьями, гвоздичными и гранатовыми.
На этом пятачке, обрамленном одними лишь небеса, ми,
владычествовали розы. Их было столько, что листья кустов крылись под изобилием
отцветающих, полуувядших лепестков, только раскрывшихся венчиков, напряженных,
девственных бутонов. Все оттенки красного цвета, от почти черно-бордового до
нежнейшего розового — светлее первого проблеска зари! — и все оттенки белого —
от ледяного, снежного, до мягкого, почти кремового, — были собраны здесь,
перемешаны, перевиты, переплетены в причудливом, опьяневшем от собственной
красоты и аромата хороводе… розовый вздох, обрывок сна, мечта, воспарившая
ввысь — и застывшая меж хрустально-голубым и серо-каменным пространством!
Однако голубым было не только небо. Над огромной, в
несколько футов, искусственной розой, состоящей из тщательно подобранных и
подстриженных кустов в самом пышном и безудержном цветении, царило бирюзовое
чудо. Его восемь крупных, туго закрученных по краям лепестков были светлы на
изгибе, но темнели к сердцевине, и холодок бежал по спине, оторопь брала
человека, заглянувшего в эту прохладную темно-голубую глубину, как если бы это
была драгоценная маргаритана маргаритифера, раковина-царица, хранительница
удивительной жемчужины, которая одна стоит полцарства да полкоролевства в
придачу.
— Голубая роза! — выдохнул Василий.
— Роза роз! — как эхо, прошелестела Варенька и, оглянувшись
на Василия, озарила его светом своих вдруг прояснившихся, засиявших глав. А
потом простерла руку извечным недоверчивым жестом ребенка, желающего потрогать
тень, поймать сон, уловить призрак…
В то же мгновение раздался изумленный крик, Варенька
отпрянула назад так резко, что наткнулась на Василия, — "и он едва успел
протянуть руки, чтобы подхватить ее бессильно падающее тело.
Остановившимся взглядом Василий какое-то время глядел на ее
запрокинутую шею, на которой несколько раз слабо дернулась голубоватая жилка,
на повисшую до земли руку и на другую руку, упавшую на грудь.
— Помогите! — хрипло исторгли вмиг пересохшие губы Василия.
— На помощь!
Показалось, он кричит оглушительно, так, что эхо катится по
горам, сшибая камнепады, с грохотом разбиваясь на дне ущелий. Но никто не
кинулся помочь, спасти. Василий с усилием оглянулся — и с ужасом обнаружил, что
он один в саду. Он — и бесчувственная девушка.
Стража исчезла!
Он опять суматошно осмотрел Вареньку. Лицо ее мгновенно
сделалось бледным, восковым. Губы тоже побелели, светлые ресницы теперь
казались черными.
Две крошечные, едва кровоточащие царапинки змеились по
кисти, и прошло не менее минуты, прежде чем до Василия дошло, что значат эти
ранки и что случилось с Варенькой.
Ее укусила змея!
Она коснулась цветка, и змея, хранительница этой опасной
красоты, наградила ее мгновенной смертью!
Перехватив отяжелевшее тело одной левой рукой, так что
голова Вареньки завалилась ему на плечо, Василий правой рукой выхватил из-за
пояса небольшую трость, стек, называемый в Индии шабуком (Реджинальд поигрывал
этим стеком с небрежной элегантностью, а Василия раздражала ненужная ноша,
поэтому он и заткнул ее за пояс, будто короткий клинок), и наотмашь хлестнул по
кусту.