Не может ведь джентльмен, настоящий спортсмен, позволить
себе соревноваться с солдатами, младшими клерками или вовсе с индусами! Сэр
Реджинальд с грустью помял свой внушительный бицепс, едва не разрывающий рукав,
и сознался, что скоро все его мышцы станут порриджем — овсянкою — из-за отсутствия
тренировок и разнеживающего климата, в котором никогда не бывает туманов…
В воздухе повеяло знаменитым сплином, и Василий подумал, что
англичанин, который простирает до идолопоклонничества уважение к национальным
обычаям, и на берегах Ганги, и на море, и среди лесов Америки остается тем же,
что и на берегах Темзы. Еще он подумал, до чего же смешно, что он, богатый,
даже очень богатый человек, сейчас с ног до головы облачен в чужое и питается
от щедрот своего друга, который по сравнению с ним может считаться едва ли не
нищим. Во власти Василия было без малейшего ущерба для себя снабдить сэра
Реджинальда суммой, вполне достаточной, чтобы без промедления сыграть свадьбу с
леди Агатой и обеспечить им обоим безбедное существование в милой туманной Англии.
Но как это сделать? Да Реджинальд пристукнет его своим боксерским кулачищем на
месте, стоит только предложить… Разве что в карты проиграть? А ведь это мысль!
Только надо будет устроить все очень хитро, как можно хитрее, чтобы Реджинальд
даже и не заподозрил ничего. Внешне напыщенная, но глубоко пронизанная
искренним теплом фраза; «Мой дом, мой кошелек, я сам к твоим услугам!» — стоила
в глазах Василия дороже долгового обязательства, а он всегда платил свои долги!
И с внезапно проснувшимся оживлением он спросил:
— Неужто здесь даже негде талью-другую метнуть или хотя бы
переброситься в экарте?
Реджинальд, не веривший в добрую фею по имени Зеленое Сукно
[5], качнул головой — и вдруг лицо его загорелось.
— Клянусь, мы не будем скучать, нет! — воскликнул он с
внезапным оживлением. — Я совершенно забыл, что приглашен к магарадже Такура в
его знаменитую загородную виллу! Это один из самых состоятельных людей в Индии
и весьма к нам расположен. Он-то понимает, что будущее Индостана теперь навеки
связано с Англией, и не цепляется за отжившие предрассудки. Ты только вообрази,
Бэзил, некий англичанин сделался ненавистен для индусов и был убит ими лишь
потому, что он приблизительно с минуту смотрел на бывшую без покрывала жену
одного знатного человека, славившуюся своей красотой. За одну минуту он
сделался парией! [6]
Ты способен это понять? В конце концов, не он же снял с нее
это покрывало — просто так сошлись обстоятельства.
— А что, твой приятель магараджа допускает европейцев на
женскую половину? — недоверчиво спросил Василий, совсем немного успевший узнать
основные обычаи этой страны, однако накрепко усвоивший: и у индусов, и у
мусульман замужняя женщина неприкосновенна для посторонних взоров!
— Вот еще! — фыркнул Реджинальд. — Мы ведь и сами не дикари
какие-нибудь. Я полагаю, здесь достаточно баядерок для желающих развлечься.
Есть даже веселые дома, в которых юноши в женской одежде зарабатывают себе на
жизнь тем, что предаются отвратительному разврату с мужчинами, но ни они, ни
жены или наложницы магараджи меня не интересуют! Нас ждет кое-что получше.
Прием будет великолепный, вот увидишь.
А какой там стол… — Реджинальд закатил глаза. — А какая
коллекция оружия! Куда Азиатскому обществу! Там хранится даже сабля самого
Сиваджи [7] — это национальная реликвия. У нас с магараджей наилучшие
отношения.
Ведь я живу в одном из его домов. Конечно, это жилище не
назовешь роскошным, однако вызывающая восточная обстановка действовала мне на
нервы, и я попросил увезти все лишнее. Видишь, осталось только самое
необходимое.
Василий огляделся. Комната, в которой они находились, была
большая и темноватая, окна скрывались в углублениях, чтобы уменьшить
проникновение солнечных лучей. Поэтому здесь было не жарко, а от колыхания
пункаха даже прохладно. Пункахом назывался огромный веер, висевший на стене.
Его приводил в движение мальчик в белой длинной рубахе. Он то задремывал, и
тогда веер замирал, то, встрепенувшись, таращил испуганные глаза на господ — и
вновь по комнате распространялись волны относительной прохлады.
Василий с радостью вообразил визит к магарадже.
Побывать у настоящего индийского властелина, вдобавок
обладателя уникальной коллекции оружия, сабли Сиваджи, — об этом он и мечтать
не мог, когда волны били его о борта жалкой лодчонки, когда он брел, полуживой
от голода, а за зеленой завесою джунглей, в двух шагах, человеческим голосом
плакал голодный тигр…
Василий передернул плечами и только сейчас заметил, что
появился слуга с лампой. Взглянул в окно. Однако хорошо же они посидели!
Который может быть теперь час?
Здесь, в Индии, все не как у людей: вечер не следует за
днем, мрак ночи ниспадает как бы силою волшебства, возникает новый, темный,
колдовской мир, и близок выход луны…
— Вели завесить окна! — раздался вдруг чужой ломкий голос, и
Василий не сразу поверил себе, когда сообразил, что это его собственный голос.
Такой дрожащий, почти испуганный! — О, прости, Реджинальд. Не пойму, что это на
меня нашло? Но эта луна…
— Совершенно верно, — с неколебимой серьезностью изрек
Реджинальд. — Ты должен беречься луны, как… как кобры, как тигра! Она теперь
твой враг. По счастью, луна идет на убыль, и по меньшей мере две недели ты
сможешь жить совершенно спокойно. Не волнуйся. Я уже отдал приказ завесить окна
в твоей спальне как можно плотнее.
Василий кивнул, не в силах справиться с волнением.
Ему было стыдно, и в то же время неясная, необъяснимая
тревога так сжимала сердце, что он невольно морщился от боли.