Нет, ну и трактористы, извините за выражение, водятся в
здешних местах! Неслабые трактористы, однако!
– Вам помочь? – спросил тракторист-крестоносец, подходя
ближе. – Водосток засорился, что ли?
Алёна помахала прорезиненной тканью, в которую была
завернута банка:
– Да, видно, уронили из окна, ну и тут еще плющ все оплел.
И в доказательство своих слов она бросила вниз несколько
побегов плюща.
Крестоносец небрежно поворошил их носком ботинок,
усмехнулся:
– Вам помочь спуститься?
– Нет! – крикнула Алёна как-то слишком уж экспрессивно. – Я
еще не закончила.
– Вообще-то это мужская работа, – пробормотал крестоносец. –
Почему не подождете, пока приедет Морис, или не наймете кого-нибудь?
– Ну, – проговорила Алёна, принимая самый невинный вид, – я
люблю такую работу. Видите крылечко? Я его сама плиткой выложила два года
назад.
– Что, серьезно? – удивился крестоносец. – А, да, я что-то
слышал. Я как раз уезжал, а когда вернулся, мне Жоффрей рассказывал.
– Вы знакомы с Жоффреем? – сказала Алёна, чтобы что-нибудь
сказать.
Глупо как. Невозможно жить в одной деревне, да еще такой
небольшой, как Мулян, и не быть знакомыми.
– Он мой крестный, – кивнул тракторист.
Светская беседа затягивалась. А между тем Алёне было ужасно
неудобно стоять здесь, на воротном столбике. И не слезешь ведь без банки. А с
банкой – тоже нельзя, тогда тайну сохранить не удастся, вся деревня будет знать
о находке. Кто знает, может, там и хранить-то совершенно нечего, но выяснить
можно только эмпирическим путем.
Да нет же! Кто-то ведь зачем-то спрятал сверток в банку! Да
еще завернул банку в прорезиненную ткань! И все для того, чтобы ее содержимое
не размокло! Водосток не лучшее место для сохранения чего-то сухим, но как раз
очень подходит – он забит плющом, давно забит, несколько десятков лет…
Черт, да уйдет крестоносец отсюда когда– нибудь или нет?!
– Манфред! – послышался голос, и Алёна увидела Жоффрея,
идущего с Атлетом на поводке. – Ты выбрал отличное место для вечерней прогулки!
Крестоносец затравленно покосился на Алёну. А она только
головой покачала: Манфред… Вот так имя! Неслабое имечко для
тракториста-крестоносца. И довольно известное. Манфред Рихтгофен был знаменитым
немецким летчиком времен Первой мировой войны, сбил больше семидесяти самолетов
и был прозван Красным Бароном за то, что и реглан носил красный, и самолеты его
эскадрильи выкрасили в красный цвет – чтобы сразу отличать от самолетов
противника. Это раз. Еще был Манфред в одноименной поэме Джорджа Гордона
Байрона. Алёна быстренько напряглась, и ее память мигом выдала на-горá
первые строки:
Ночник пора долить, хотя иссякнет
Он все-таки скорей, чем я усну;
Ночь не приносит мне успокоенья
И не дает забыться от тяжелых,
Неотразимых дум: моя душа
Не знает сна, и я глаза смыкаю
Лишь для того, чтоб внутрь души смотреть.
Не странно ли, что я еще имею
Подобие и облик человека,
Что я живу? Но скорбь – наставник мудрых;
Скорбь – знание, и тот, кто им богаче,
Тот должен был в страданиях постигнуть,
Что древо знания – не древо жизни…
Алёнина голова была напичкана такими вот «первыми строками».
К примеру, наша героиня запросто могла продекламировать первые
десять-двенадцать строк «Илиады», «Одиссеи», «Слова о полку Игореве», «Евгения
Онегина», «Мцыри», «Демона» и даже «Василия Теркина». Однако потом прочная сеть
ее памяти редела и вспоминались лишь обрывки из бессмертных произведений
русской и зарубежной классики. Ну, не считая «Онегина», который зацепился там,
в той сети, почти весь.
Манфред… Мать честная! Не очень-то французское у тракториста
имя. Но до чего впечатляющее! И неописуемо ему подходит!
– Я только спросил мадам, не нужно ли ей помочь, – с самым
равнодушным видом ответил Манфред крестному.
– И что ответила тебе мадемуазель ? – хохотнул Жоффрей, и
Алёна послала ему самый признательный на свете взор. – Что твоя помощь не
требуется? Да, Манфред, тебе придется смириться с тем, что belle dame все
делает сама. Крыльцо выложить плиткой – сама, плющ ободрать – сама, в Нуайер
сбегать за продуктами – сама… Амазонка, ну что еще скажешь, истинная амазонка!
Есть ли что-нибудь на свете, чего вы не умеете, Элен?
– Вы отлично знаете, что я не умею водить машину, –
засмеялась в ответ Алёна. – Прошу меня извинить, господа, не могу ли я
попросить вас уйти? Понимаете, спускаться отсюда довольно трудно, зрелище может
оказаться не очень эстетичным, а я слишком дорожу вашим восхищением, Жоффрей, и
вашим, мсье…
Вместо того чтобы воспользоваться моментом и представиться
даме, Манфред только молча кивнул, развернулся и, не прощаясь, торопливо зашагал
по улице, через несколько шагов скрывшись за поворотом.
– Вот невежа! – развел руками Жоффрей. – Всегда таким
нелюдимым был, с самого детства… Элен, вы уверены, что вам не нужна помощь?
– Совершенно уверена! – пылко воскликнула Алёна.
– Ну хорошо, – кивнул Жоффрей. – Я, собственно, зашел
пригласить вас и Марин завтра часов в шесть на аперитив. Передадите ей? С
девочками, конечно. Ратафью мы им не дадим, но отличный виноградный сок
найдется!
И он подмигнул Алёне, а Алёна подмигнула ему – как она
надеялась, с должным количеством энтузиазма. Аперитив, гости, пирушка… Вот
классно! Но сейчас ей хотелось одного: чтобы Жоффей поскорей ушел.
Наконец мужчина удалился. Оглядевшись, Алёна подождала, пока
мимо проедет зеленый «джип» и еще парочка разнокалиберных авто, потом переждала
пробежку ватаги местных юнцов, любезно предложивших ей помощь (во Франции все,
даже дети, как-то ошеломляюще любезны!), и, не обнаружив в поле своего зрения
более никаких соглядатаев, покрепче замотала банку в тряпку, потом обернула
ворохом плетей плюща и кинула находку вниз, стараясь попасть не на каменные
плиты террасы, а на розовый куст, притулившийся под стеной дома. Трюк удался, и
оглушительного грохота разбитого стекла не последовало. Банка осталась целой.