Венецианская блудница - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 41

Лючия скрипнула зубами, чтобы не дать пролиться слезам, которые уже дрожали совсем близко, близко. И, верно, Северьян что-то такое прочел в ее лице, потому что вдруг просто-таки перекосился от жалости и даже рот открыл, намереваясь что-то сказать, может быть, заступиться за Лючию, но… но, как и там, на берегу, не осмелился, конечно: всего-то и выдавил несколько старательных «ха-ха». Но глаза его, полные сочувствия, не отрывались от Лючии: может быть, он один сейчас понимал, почему она вдруг резко повернулась и быстро пошла, почти побежала прочь.

– Сударыня!

Голос князя Андрея как бы схватил ее за плечо, и она обернулась – с такой готовностью, так радостно обернулась! Но глаза его были как две льдинки. И голос – снова чужой, холодный:

– Сударыня, позвольте спросить – вы почему еще не одеты? Или забыли, что нынче мы должны быть на праздничном ужине у графа Лямина? Времени у вас не столь много!

Господи! Лючия даже ахнула тихонько: и впрямь забыла! Об этом бале она знала не только от мужа: о том же предупреждал и Шишмарев. Ведь сегодня истекли десять дней, как их с Андреем повенчали. По условиям все того же пари, он должен прилюдно объявиться на бальном сборище у Лямина, представить Александру Казаринову своей женою, как бы повиниться перед обществом… Но, по замыслу Шишмарева, бал должен был вылиться в грандиозный позор князя Извольского: открылось бы, что он женился вовсе не на высокородной и невинной княжне, а на заезжей авантюристке. Шишмарев обещал тотчас после разоблачения вручить Лючии сумму в несколько сотен тысяч рублей и дать ей карету и свиту немедля ехать в Москву или Петербург – куда она пожелает. Но до последней минуты, мучась мыслями о бале, Лючия еще не могла толком решить, как ей быть: подыграть Шишмареву – или до конца пройти путь, на который она ступила, предав свою сестру в руки Чезаре. Сомнения раздирали ее беспрестанно, просто удивительно, что она вдруг начисто забыла о бале, о том, что надо готовиться к нему, одеваться, причесываться – и теперь стоит остолбенелая, растерянная, не зная, за что схватиться, куда бежать.

– Забыла, – прошептала она виновато. – Ну совсем забыла!

– Так не стойте столбом, – подхлестнул ее голос князя – такой равнодушный голос! – Подите займитесь своим туалетом. Ульяна, помоги барыне одеться.

И это было последней каплей. Ударь он сейчас Лючию по лицу – и то не оскорбил бы ее сильнее.

– Нет! – выкрикнула она так пронзительно, что даже вздрогнула от звука своего голоса. – Нет! Мне ее не надобно! Пусть она лучше вас одевает – или раздевает, это уж как угодно!

И, шумя юбкой, ринулась прочь так поспешно, как только могла, чтобы не дать Андрею возможности снова бросить ей в лицо: «Да ведь вы дура, суда рыня!»

Ну что ж, дура так дура! Она и сама об этом знала.

И только теперь, только здесь, в России, родившаяся и выросшая в Италии Лючия поняла всю сладость предвкушения мести.

Остаться здесь смиренной женушкой при князе, который открыто отдает предпочтение своей любовнице? Да никогда в жизни! Ничего, на свете есть немало мужчин, и князя Андрея хватил бы удар, узнай он, сколько их раздвигало ноги его невинной княжне, залившей брачную постель таким количеством крови, что хватило бы на нескольких девственниц. У Лючии начинались судороги от злорадного хохота, когда она вспоминала, как искала кухню в свою первую брачную ночь. О, она скажет это Извольскому, с наслаждением бросит это ему в лицо. Шишмарев и вообразить не в силах, какую, оказывается, изощренную месть он приготовил князю. Если обманутого и пожалел бы кто, то уж после истории со свиной кровью князь Андрей сделается истинным посмешищем. На нем живого места не останется от колких взглядов и словечек. Да его просто-таки распнут издевками! Лючия снова затряслась в нервическом припадке злобного веселья, и домашний парикмахер Ванечка жалобно застонал:

– Да барыня же! Да бога ради! Мочи нет, ну никак с вами не сладить!

– Ну что ты там накручиваешь? – буркнула Лючия, недовольно глядя в зеркало. – Зачем эти букли? Забери волосы все наверх, вот так, и собери лентою. Пусть локоны свободно развеваются. Они и без того красивы. – И она умело изобразила прическу, которую хотела бы увидеть на своей голове, зная, что такие локоны идут ей бесподобно. Ей хотелось, чтобы князь Андрей перед их вечной разлукою убедился, как она неотразима, и остался с разбитым сердцем.

Впрочем, пока что сердце заболело у самой Лючии, и она не сразу заметила, как вытянулось и без того длинное, веснушчатое лицо Ванечки, отраженное в зеркале.

– Спаси Христос, барыня! – воскликнул он громким шепотом. – Просите сами чего не зная. Это ж любимая прическа государыни Елизаветы Петровны. И ни одна дама во всей империи не смеет причесываться так, как она!

Лючия завела глаза. Она уже была наслышана про немыслимую ревность Елизаветы к красивым женщинам. Всего лишь год назад на Васильевском острове в Петербурге были публично пороты кнутом и заклеймены «с урезанием языка» две красивейшие и знатнейшие дамы России: Наталья Федоровна Лопухина и Анна Гавриловна Бестужева-Рюмина. Во всеуслышание их обвиняли в сочувствии Брауншвейгской фамилии и свергнутому императору Иоанну Антоновичу, хотя всем было доподлинно известно, что дело состряпали французы, желавшие устранения канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина, чьей невесткою была Анна Гавриловна. Ну а Наталья Федоровна Лопухина, шептали злые языки, пострадала более всего из-за того, что была слишком уж красива, а оттого люто ненавидима императрицею… И по лицу Ванечки было видно, что он скорее руку себе даст отрубить, чем соорудит на голове барыни то, что может помешать этой голове крепко держаться на плечах.

– Ну хорошо, – со вздохом согласилась Лючия. – Причеши меня как хочешь, но оставь побольше локонов свободными. Да поскорее, князь и без того гневается.

Надо полагать, он и правда гневался: ведь прошло уже три часа, как Лючия начала одеваться, и, видит бог, она делала все, что в ее силах, чтобы затянуть этот процесс. Шишмаревская месть князя еще ждет. Ее – уже начала осуществляться.