Солнца как не бывало. Все небо затянулось низкими туманными
облаками. Царила сырая, дождливо-снежная погода. Возок стоял на берегу речки,
наполовину очистившейся ото льда. Из реплик возницы и его спутника (незнакомец
заплатил какую-то ничтожную сумму за провоз на запятках), ходивших туда-сюда по
берегу, всполошенно всплескивая руками, Лючия поняла, что мужики в совершенном
недоумении: на этом месте они надеялись переправиться через реку и теперь
головы ломали, какая сила могла пробить лед. Наконец сошлись на том, что,
верно, здесь провалился какой-то тяжелый воз, да так, что весь лед окрест, и
без того уже истончившийся и просевший, дал опасные трещины. Речка была слишком
глубока, чтобы ее переехать вброд, но, несмотря на это, возница и его сотоварищ
все же искали броду часа два. Бесполезно! Лючии казалось, что лучше не метаться
бестолково по берегу, а проехать ниже или выше по течению, поискать крепкого
льда, но мужики со всей возможной учтивостью выразились в том смысле, что не
бабье это дело – советы давать, особенно в столь нелегком деле. Лючия смирила
норов и умолкла.
Близились сумерки; она начала зябнуть, и такая тоска взяла
за сердце при виде неоглядных бело-синих просторов, к которым, казалось, она
уже успела притерпеться за время своих странствий! Русская тоска зимнего
нескончаемого пути… Che diavolo
[19] она здесь?! Ради чего? Почему полетела
сюда из милой Венеции, розовой, золотистой, зеленоватой, как вечная весна?
Ну хорошо, из Венеции ей пришлой бежать. А Вена? А Париж?
Варшава? Почему она не осталась там, почему не взялась вновь за ремесло, в
котором столь сведуща и искусна? Где угодно Лючия добилась бы успеха, в любом
из сотен городов, которые она миновала с такой быстротой, словно впереди нее
летела сказочная птица-Счастье и оставалось только руку протянуть, чтобы
вырвать из ее хвоста самоцветное перо… Где она, та птица? Свила гнездо в
каком-то богом забытом Каширине-Казарине? Ждет не дождется, когда появится
Лючия Фессалоне и протянет руку за своей долей? И снова образ этой неведомой
сестры вспыхнул перед внутренним взором Лючии. Была одна княжна Казаринова, а
теперь будет две. Все внимание родителей, кавалеров, друзей, направленное
прежде на Александру, будет теперь разделено на двоих. Какая женщина терпеливо
снесет это? Да ведь Александра возненавидит свою вновь обретенную сестру, как только
поймет ее превосходство над собой. Если они похожи, как две капли воды, внешне,
то ведь натуры у них совершенно разные, как у капризной левретки – и
остроглазой гончей!..
Громкие голоса прервали размышления Лючии, и она с неохотою
возвратилась к действительности.
Приятель возчика выпряг из возка лошадь, сел верхом и
отправился через речку в ближайшее селение разведать, нет ли где доброго места
переправиться. Он кое-как одолел тонкий, ненадежный лед, скрылся из глаз… и
воротился, когда сумерки уже заволокли округу, крича, что места для переправы
нет, надо ждать, чтобы ночной мороз сковал реку, тогда, возможно, удастся
переехать. Однако сей разведчик не решился более возвращаться к возку по
ненадежному льду, а, прокричав свое известие, умчался в деревню, наказав ждать
его утром.
Лючия переглянулась с возчиком, и в глазах их выразился
равный ужас: что может быть нелепее возка без лошади, застрявшего посреди
российских просторов в преддверии морозной ночи?! Да бог с ним, с морозом: у
костра хоть с трудом, но переночуют, а вот оказаться всецело зависимыми от
честности случайного попутчика… Кто мешает ему продать в деревне эту лошадь или
пропить в первом же кабаке? Или просто-напросто уехать на ней дальше,
беззастенчиво присвоив, бросив своих недолговременных попутчиков на произвол
судьбы?
Возчик ударился в проклятия, слезы и мольбы – все вместе.
Лючия сурово поджала губы. Что толку причитать, если ничего невозможно сделать?
Сейчас она ругательски ругала себя лишь за то, что не перешла реку по льду
вслед за верховым. Уж если лед выдержал лошадь, то и она как-нибудь перебралась
бы! Во всяком случае, ночевала бы в тепле. Образ душной, дымной, темной, гадкой
избы возник в ее воображении как желанный, но недостижимый оазис. Откуда-то
вновь явилась мысль об Александре, которая почивает сейчас в роскошной спальне,
вся в кружевах и розовом шелке, и Лючия даже тихонько взвизгнула с досады!
И тотчас возчик возбужденно закричал, тыча рукой в
надвигающуюся тьму:
– Глядите, барыня! Глядите!
К ним, освещенная факелами, приближалась целая кавалькада из
трех саней и десятка мужиков, несших доски, бревна и багры, возглавляемая не
кем иным, как их недавним спутником, коего они полагали оставшимся на
противоположном берегу… Не дожидаясь изумленных расспросов, пыжась от гордости,
он объявил, что совесть мешала ему вкушать блага курной избы, а потому он
порешил вернуться к сотоварищам, но не нашел прежнего места переправы и
пустился по льду наудачу, кое-как миновал трещины – и оказался как раз на пути
трех саней, тоже едущих на переправу. Обрисовав им злополучие своих спутников,
добрый малый уговорил сих человеколюбцев помочь застрявшим странникам, и вот…
Лючия только головой качала, слушая этот чудесный рассказ.
Итак, Провидение к ней все же милостиво! И, как всегда, надобно дойти до крайнего
отчаяния, чтобы осознать сие и ощутить его благорасположение. Ей не раз
случалось в «Ридотто», проигравшись в пух, бросить на кон уже самую последнюю
свою драгоценность (однажды это была даже подвязка с бриллиантовой застежкою,
которую ее противник принял за ставку даже не из галантности, а лишь надеясь,
что следующей ставкой будет сама Лючия!). И, словно почуяв ее отвращение к
этому сочащемуся жиром толстяку, Провидение повернуло колесо фортуны: Лючия не
только отыграла все свои кольца, брошки, ожерелья и прочее, вплоть до последней
монетки, но еще и значительно увеличила содержимое своего кошелька! Так и
теперь. Право, никогда не стоит разочаровываться в снисходительности
Провидения! Ведь стоило ей рухнуть в самые мрачные пропасти отчаяния, усомниться
в необходимости ее пребывания здесь, как извольте: к ее услугам все средства
для дальнейшего продвижения в Каширино-Казарино! Образ несносной Александры
вмиг стерся в ее воображении, сменившись несметными княжескими сокровищами,
которые вскоре окажутся в ее полном… или хотя бы половинном распоряжении.
Щедро наградив честного малого, Лючия попросила провести
себя к тому доброму самаритянину, который решился замедлить свое путешествие,
дабы оказать помощь даме, попавшей в беду. Осчастливленный проводник повел ее к
берегу, где невысокий широкоплечий человек стоял у кромки льда и властно
распоряжался проложить по самому твердому льду бревна и доски, а потом провести
по ним лошадей. Сани же предстояло толкать мужикам. Факелы светили ярко, и
Лючия, увидевшая простую, но дорогую дорожную одежду этого господина, с
облегчением поняла, что он – человек, несомненно, светский. Элегантная шляпа
венчала вороной парик. Незнакомец повернулся к ней – и осклабился весьма
довольно: